Где же ты, Орфей? (СИ)

— Да, конечно. Что-то срочное?

— Очень срочное, — сказала я. Казалось, теперь ее настроение рухнуло в черную бездну. Она вздохнула:

— Излагай, Эвридика.

И я изложила:

— Там умирает человек. Очень милая девушка. Она ранена, в ногу. И потеряла много крови. Я нашла ее в шкафу. Вернее, мы, но это не так важно. Так вот, я не знаю, сколько она просидела там, и сколько крови у нее вообще осталось, поэтому надо действовать быстро.

Андромеда тихонько выругалась.

Я сказала:

— И я никак не могу просто вызвать скорую помощь, потому что она со Свалки. В конце концов, в любой момент могут вернуться Полиник и Семьсот Пятнадцатая, поэтому надо достать ее. А у тебя есть машина.

Тогда Андромеда выругалась еще крепче. Вышел Менелай. Он нес с собой большой пакет. Он протянул его мне, и я прижала пакет к себе, обняла его. Я снова подтолкнула к Менелаю карту.

— Ну-ну, Эвридика, — сказал Менелай. — Ты же уже заплатила.

Я поняла, о чем он. Менелай не хотел пробивать эти товары. Они могли вызвать вопросы у Сто Одиннадцатого. Иногда он интересовался нашими расходами, видимо, из чистого любопытства к тому, каким образом мы функционируем, и как работает наше общество.

Я забрала карту:

— Совсем забыла, — сказала я и улыбнулась. — Извини и спасибо.

Андромеда взяла три пачки таблеток от головной боли, сделав полупустую полку пустой на две трети. Я подождала ее снаружи. Когда Андромеда вышла, на лице ее отразились тоска и разочарование. Наверное, она надеялась, что я уйду. Но я никак не могла уйти.

— Сейчас покажу, куда ехать.

— Эвридика, скажи мне, что ты шутишь, хорошо?

Андромеда шла к машине быстрее меня, словно бы надеялась, что я отстану от нее в пути. Но я не была листом, упавшим с дерева или пластиковым пакетиком.

Она открыла дверь машины, и я сказала:

— Но если ты не поможешь, человек умрет. Очень хороший, смелый человек.

Андромеда закатила глаза, затем сказала:

— Тогда залезай уже в машину.

Мы ехали молча, я только говорила, где поворачивать. Рельсы, по которым двигался электромобиль, чуть потрескивали. Казалось, от напряжения, которое царило в машине. Мне нравилось кататься на машине и смотреть в окно за тем, как все меняется. В книгах и фильмах часто говорят о свободе, которую приносит с собой машина. Я никогда не чувствовала ничего такого. Весь Зоосад был снабжен сложной системой рельсов, по которым двигались электромобили, так что ни о какой свободе речи больше не шло, все было детерминировано, и если ты куда-то повернул, значит это уже кто-то предусмотрел, проложив здесь рельсы. Конечно, люди и раньше, используя обычные машины, редко нарушали правила дорожного движения или сворачивали с дороги в полный деревьев лес.

Но у них всегда была такая возможность. Пусть убийственная, пусть неразумная, но она была. Как желание спрыгнуть вниз, когда смотришь на мир с высоты.

Теперь все было определенно и предельно безопасно. На Свалке машин тоже стало мало. Воздух был слишком дорог, чтобы расходовать его вот так. Но там встречались дикие, не приученные к рельсам машины, которые могут сворачивать куда захотят, а не куда нужно.

— Объяснишь мне снова? — попросила Андромеда. Она постаралась скрыть свое раздражение. Я стала рассказывать все, как есть. Я уже несколько раз повторила основной посыл этой истории, поэтому стало ужасно скучно. Я принялась рассматривать таблетки в пакете. Одинаковые белые упаковки, пахнущие больницей. Все, кроме одной.

Искусственную кровь Тесей называл "Красной капитуляцией", а Орфей говорил мне, что это изобретение пресекло, наконец, историю. После него ничего не было.

Я толком не знала, как действуют эти красные таблетки. Капсулы, в которых содержалось множество алых шариков, и если их потрясти, можно было увидеть, как шарики переливаются внутри.

Эти таблетки могли спасти человека, потерявшего три четверти объема крови, и никакого переливания не требовалось. Полсекунды, чтобы засунуть таблетку в рот, и человек будет жить. Эти таблетки изобрел три тысячи лет назад фармацевт по фамилии Ночевский. Он спас миллионы людей и одновременно погубил нас всех.

Тогда наши хозяева только начали приходить к мысли о том, что людей можно держать, словно домашних животных. Еще не полностью были разрушены страны, а мир был намного чище.

Художница Эсперанса (а ведь Эсперанса на том языке — надежда) Альварес вскрыла себе вены в ванной. Многие другие последовали ее примеру. Люди носили красное из солидарности с теми, кто томится в плену. Тогда мы думали, что скорее умрем, чем будем несвободны. Многие так и сделали. Люди думали, что во избежании эпидемии самоубийств, детей и взрослых, запертых с тварями, отпустят. Тогда еще никто не знал, что с ними будет безопаснее.

Так не случилось. Наши хозяева объявили, что отныне за смерть одного человека искусства несет ответственность сотня "просто особей". И они не лгали.