Где живут счастливые?

- Что ты, — он испуганно взглянул на меня, — Николин день через две недели, опомнись...

Настя тихо ойкнула:

Как через две недели? А мне сказали...

Перепутала ты, Настя, перепутала. На престольный праздник служба у нас будет торжественная, с помазанием. Приходи.

Что делать, что делать? - заохала Настя. - А мы сегодня, в библиотеке...

Батюшка перекрестился на иконы, слабой рукой взял таблетку, запил водичкой и ничего не сказал.

Настя ушла. Через несколько дней отцу Василию стало полегче, и я уехала в Москву, поручив Насте за ним приглядеть. А через две недели пришла телеграмма: «Отец Василий умер, сообщите родным. Настя».

Это был день памяти святителя Николая чудотворца и угодника Божия. Большой праздник. Престол в деревне Кукушкино Болото.

РУЧЕЙ У ЯНТАРНОЙ СОСНЫ

Теперь это самые лучшие её минуты. Заварить крепкий чай, налить его не торопясь в любимую чашку с лохматой собачкой на боку, сделать несколько глотков и откинуться на спинку стула. Как правило, это бывает после одиннадцати вечера. Последний раз, на ночь, она делает укол мужу, переворачивает его с боку на бок, перестилает ему постель. Ещё прошлым летом он самостоятельно ходил, они вместе ездили по врачам, но боли усиливались, недуг брал своё, муж слабел и незаметно как-то стал лежачим. Уже полгода не встаёт совсем.

Тамара, - говорит он теперь часто, - Тамара, как же я замучил тебя, ты ведь привязана ко мне, вот и работу бросила...

Она натянуто улыбается, невесело отшучивается:

Вот поправишься, моя очередь наступит в постели валяться, тогда и отслужишь мне.

Оба они знают, что он уже никогда не поправится. Часы отсчитывают его время к концу. А ещё знают, что давно уже друг друга не любят, перегорели чувства в горячей топке жизненных коллизий, не укрепила их прожитая вместе жизнь, а разметала, развеяла по ветру, как парашютики отцветших одуванчиков по бескрайнему полю. Хотела бы забыть, да помнит:

У вашего мужа рак. Операцию делать поздно, готовьтесь к худшему.

Страх, сострадание, жалость? Нет, злорадство.

Так ему и надо, — сказал кто-то в ней.

Громко сказал, отчётливо, с расстановкой. Так ему и надо. Потом, конечно, жалость, но сначала... Испугалась своего жестокосердия, но тут же тот «кто-то» услужливо начал поставлять неопровержимые фактики.

Да, Костя не был примерным мужем. Он и женился- то на ней в отместку своей бывшей жене, выгнавшей его из дома среди ночи и вышвырнувшей с балкона его рубашки и галстуки. Он собрал рубашки и галстуки и пришёл к ней. И стали они жить в тесной двухкомнатной квартире с матерью Тамары. И тесно, и небогато, но как всегда бывает первое время, счастливо. Бывшая жена не досаждала звонками и угрозами. Константин совсем не вспоминал о ней, кроме той первой ночи, когда он плакал на груди у Тамары, униженный, выставленный прилюдно из дома.

Родился Стасик. Жизнь вошла в привычное русло, материально окрепли, купили квартиру, теперь жили одни. И, как это всегда бывает, неожиданно ей позвонили. Молодой женский голос доложил ей, что ее «старый козел» путается с молоденькой студенткой. Они и в экспедицию едут вместе.

А вы собственно кто?

А я подруга этой студентки, у меня с ней свои счёты.

Не завидую такой подруге, — только и нашлась Тамара.

Положила трубку. Разревелась по-бабьи, с придыханием и стоном. Но потом взяла себя в руки. Когда Костя пришёл домой, приготовила ему ужин, накрыла стол.

Садись, ешь.

А ты?

На большее её не хватило. Она стала рыдать, говорить, что очень плохо себя чувствует и просит, умоляет, требует, чтобы он в экспедицию не ехал. А если поедет, может произойти всё, она за себя не ручается. Костя стал ругаться, обзывать её истеричкой, принёс ей воды, она оттолкнула его руку, и он плеснул ей воду прямо в лицо. Она закрылась в спальне и долго, безутешно рыдала. Знала: в экспедицию он всё равно уедет.

И уехал. Господи, как она страдала! Представляла их вдвоём, зажмуривала глаза, в ужасе и страдании заходилось сердце, и она в очередной раз капала себе успокоительное.

Костя приехал загорелый, обветренный и счастливый. Он уже всё забыл и говорил, что соскучился по ней, по Стасику, что у него есть неделька отпуска, они поедут на Оку, поживут там вдали от людей и цивилизации. И вдруг неожиданная мысль шевельнулась в голове и Тамара ухватилась за неё как за спасательный круг. Вцепилась: не выпущу... А что, если та «подруга» всё наврала и она напрасно билась в истерике, страдая и ненавидя весь мир. В самой глубине души оставалось чёткое «всё правда». Нет, злые люди позавидовали - кричал другой, истошный, визгливый голос и она дальше затолкала неудобное для неё чувство, а голосу вняла. Стало легче, а со временем и совсем отпустило.