Где золотое, там и белое

Нас очень много – пишущих и длящих,
впадающих в верлибр или в немилость.
– Ах, Машенька, была ли настоящей?
– Ах, Петенька, конечно, я приснилась.

Проходим незнакомцами смешными,

качаясь на верeвке бельевой.
– Ах, Дашенька, осталось только имя.
– Ах, Фёдор, не осталось ничего.

И букли, и турнюр, и гимнастeрка —

ничто не изменяет, всe искрит.
– Ах, Полинька, вы ждали слишком долго.
– Ах, Всеволод, оставьте ваш иприт.

Нас очень много.

В этом ли причина
неузнавания – хоть вейся, хоть лютуй.
– А если буквы – поезд журавлиный.
– А если тело – только поцелуй.

«Я слишком тeплая, я слишком ножевая…»

Я слишком тeплая, я слишком ножевая,
по мне бежит водица дождевая,
по мне идeт бровастый пионер
и галстуком расчерчивает сквер.

Я слишком земляная, плоть от пыли,

я помню всех, кого недолюбили,
их лица отражаются в моeм,
а я дрожу, как вязкий водоeм.

А я плетусь кореньями Толстого —

до скорого, до четверти шестого,
почтовые, товарные – вперeд.
Я там была, где не был мой народ.

Я там была – а вынырнула рядом,

я камбала с глазницами снаряда.
Я тeплая – угля не сосчитать.
Я зайчика отправилась искать.

«Жизнь проснётся…»

Жизнь проснётся,
жизнь качнётся,
улыбнётся и застынет,
оттого и остаёмся
есть смородину с куста.
По обоям бродят тени,
что-то ищут в аспирине,
освещают беглым жаром
карантинные места.

В магазине – глухо, глухо.

В переходе – глухо, глухо.
В телефоне – глухо, глухо.
Ловят пальцы потолок.
Жизнь качнётся в коридоре
тонкой розовой старухой.
Жизнь оставит жёлтым бёдрам
лишь резинку от чулок.

Да и мы просить не станем.

Да и мы прощать не будем.
В наших призрачных кроватях
спят нездешние жильцы.
Разве что заплачет краской
нарисованная Мати,
разве что укроют зубы
золотые леденцы.

«Ты хотела двадцатые?…»

Ты хотела двадцатые?
Вот двадцатые:
пожелтевшие лица на Беговой.
По больницам разъехались завсегдатаи
литсалонов,
любители ар-нуво.
Мы идём на Кузнецкий (штаны не клeшены),
лишь троллейбус усиком шевелит.
Бедный транспорт!
Его завернули в прошлое,
как Москву завернули в густой covid.
Жёлтой лентой скамейки на солнце жмурятся.
BMW опаздывает в кювет.
Город треплет свидетелей,
словно курица
бьёт соседку
клювом
по голове.

«Мы внуки выживших детей…»

Мы внуки выживших детей.
Мелкоморщинистые дни
глядят из кожи веселей,
как будто вечные они.

Как будто шалость удалась,

оставлен в Избранном физрук.
Нас тренирует божий глаз,
мы реагируем на звук.

Мы начинаемся как пыль

и завершаемся на ней.
Мелкоморщинистый текстиль
незаживающих людей.

«Много говорили, мало спали…»