Гедда Габлер (пьесы)

Д о к т о р С т о к м а н. Я сам виноват, давно надо было начать огрызаться – показать им зубы, рыкнуть. Назвать меня врагом общества! Меня! Этого я им не спущу, так и знайте!

К а т р и н а. Томас, дорогой, но у твоего брата власть.

Д о к т о р С т о к м а н. А у меня – правота!

К а т р и н а. Правота правотой, но чем она тебе поможет, когда у тебя нет ни власти, ни силы?

П е т р а. Мама, да как ты можешь так говорить?!

Д о к т о р С т о к м а н. Ты хочешь сказать, человеку в свободном обществе ничуть не поможет тот факт, что он прав? Катрина, мне смешно тебя слушать! К тому же за моей спиной стоит компактное большинство и меня поддерживает независимая пресса. Это ли не сила и власть?!

К а т р и н а. Час от часу не легче. Томас, ты ведь не собираешься…

Д о к т о р С т о к м а н. Не собираюсь чего?

К а т р и н а. Воевать со своим братом?

Д о к т о р С т о к м а н. Да, черт возьми! А что прикажешь мне еще делать? Считать неправдой правду, в которой я уверен?

П е т р а. Да, и я хотела задать тебе тот же вопрос!

К а т р и н а. Но ты ведь ничего не добьешься – если они чего не хотят, то и не будут.

Д о к т о р С т о к м а н. Ха-ха-ха, Катрина! Подожди, ужо увидишь. Я доведу войну до конца!

К а т р и н а. Доведешь. Концом станет твое увольнение, чем дело и завершится.

Д о к т о р С т о к м а н. По крайней мере, я выполню свой долг перед общественностью и обществом. Я, кого они называют врагом народа.

К а т р и н а. А перед своей семьей, Томас? Перед нами? Думаешь, в этом состоит твой долг перед теми, кого ты обеспечиваешь?

П е т р а. Нельзя всегда прежде всего думать о нас, мама!

К а т р и н а. Тебе легко говорить, ты в крайнем случае справишься сама. Но подумай о мальчиках, Томас, и немножко о себе самом и обо мне.

Д о к т о р С т о к м а н. Катрина, мне кажется, ты просто сошла с ума! Если я сейчас упаду в ноги Петеру и его треклятым прихвостням, то я больше никогда не буду счастлив.

К а т р и н а. Этого я не знаю, но упаси бог от того счастья, что ждет нас всех, если ты будешь упрямиться и стоять на своем. Ты останешься без средств, без работы, без постоянного дохода. Мы достаточно натерпелись в прошлом, Томас. Подумай хорошенько, взвесь, чем нам это грозит.

Д о к т о р С т о к м а н (в смятении сжимает кулаки). И этим холопам конторским позволено так измываться над свободным порядочным человеком! Разве это не ужасно, Катрина?!

К а т р и н а. Да, поступать с тобой так – грех, тут и говорить нечего. Но в мире столько несправедливости и неправды, бог мой, на каждом шагу приходится с ними смиряться. Томас, вон идут мальчики. Взгляни на них. Что с ними будет? Неужели у тебя сердце не дрогнет? Нет, нет…

Э й л и ф и М о р т е н со школьными сумками заходят в комнату.

Д о к т о р С т о к м а н. Мальчики мои! (Вдруг решительно и собранно.) Пусть рухнет весь мир, но я головы перед игом не склоню.

К а т р и н а (ему в спину). Томас… чего ты хочешь?

Д о к т о р С т о к м а н (в дверях). Когда мои сыновья вырастут свободными людьми, я хочу иметь право смотреть им в глаза. (Уходит к себе.)

К а т р и н а (плачет). Господи, пошли всем нам спасение и утешение.

П е т р а. Папа молодчина! Он не сдается.

Мальчики с удивлением спрашивают, что происходит, Петра жестами велит им молчать.

Действие третье

Редакция «Народного вестника». В глубине слева – входная дверь, правее по той же стене – еще одна дверь со стеклянными вставками, сквозь которые видно типографию. В стене по правую руку тоже дверь. В центре комнаты стол, заваленный бумагами, книгами и газетами. На авансцене слева окно, рядом конторка и высокий стул. Несколько кресел стоит у стола в центре и несколько стульев вдоль стен. Обстановка мрачная, убогая, стулья и кресла драные, с засаленной обивкой. В типографии трудятся два наборщика, видно, что ручной пресс на заднем плане не простаивает.

Редактор Х о в с т а д что-то пишет за конторкой. Чуть погодя заходит Б и л л и н г с рукописью д о к т о р а С т о к м а н а в руках.

Б и л л и н г. Да уж, я вам скажу!

Х о в с т а д (продолжая писать). Прочитали целиком?