GEDENKBUCH. Книга памяти немцев-трудармейцев

…Холод пронизывал нашу жалкую одежду. Уже перед уходом надсмотрщики потребовали от нас шагать быстро, чтобы достичь места назначения еще до рассвета.

Луна то и дело проглядывала сквозь косматые облака. Вокруг царила глубокая тишина, казалось, скрип нашей обуви слышен за километры. Охраняемые вооруженными надзирателями спереди и сзади, мы поначалу шагали бодро. Нас подгонял и мороз. Пара деревушек, мимо которых мы прошли по дороге, застыли в ночном покое. Погруженный в свои мысли, я топал посреди группы. Вспоминалось многое, в том числе и наша школа в Гримме, уроки немецкой литературы у учительницы Марии Дуль-зон.

Я весь находился в плену высокой поэзии, когда в хвосте колонны раздался бешеный собачий лай. Тут же мы услышали громкий плач одного пожилого трудармейца. Колонна мгновенно остановилась, все взоры обратились назад. Мы увидели, что плачущий лежит на дороге лицом книзу, а немецкая овчарка яростно рвет его затылок. Сопровождающий охранник держал пса на поводке, наблюдал за экзекуцией и орал во всю глотку: «Я тебя научу ходить быстро, ты у меня никогда не будешь плестись сзади, слабак…»

Один из нас - как жаль, что я забыл его фамилию, - выскочил из своего ряда, будто его вытолкнуло пружиной, и бросился к хозяину собаки. «Перестань, говорят тебе, убери собаку, он ведь тоже человек, черт возьми! Он больной и слабый, потому он и отстал…» Собака была готова броситься на смельчака, она встала на задние лапы и рвала поводок. И что вы думаете? Энкаведешник не спустил пса, он уставился на нашего героя и был вне себя от изумления.

Тот, кого терзала собака, с плачем встал. Заступник взял его под руку и поставил в середину колонны. Тут уже раздался и приказ: «Вперед!»

Но никто не шевельнулся, будто не слыша команды. «Вперед, марш, свиньи!» Мы стояли неподвижно. Охранник ругался самыми непотребными словами, но мы не шевелились, и нам казалось, что мы стоим так уже вечность. Холод стал проникать под наше нижнее белье. Четыре охранника с овчаркой замолкли и смотрели на нас с ненавистью, но и растерянно. Тут наш герой сказал: «Теперь давайте пойдем, мужики, а то замерзнем». Мы тотчас двинулись и шли быстрым шагом, пока не прибыли к воротам лагеря. Тот, кого укусила собака, больше не отставал, его держали под руки с обеих сторон, но его фуфайка была на спине совершенно разодрана.

Стало рассветать, когда загремели по рельсу. Лагерь постепенно ожил, и мы узнали, что прибыли на правый берег Вишеры. Конечно, мы были готовы ко всяким неприятностям, ведь мы позволили себе ночью неслыханную дерзость. Но весь день было тихо, никого из нас не наказали за это и позднее. Возможно, охранники сами чувствовали себя в своей шкуре не очень уютно, ведь им не удалось превратить нас во время ночного марша в послушное быдло.

В последующие дни мы привыкали к жизненному ритму нового лагеря. Шел декабрь 1943 г., 1944-й год был на пороге.

Передышка

И вот мы опять на Вишере. Летом, в июле, нас, «сибиряков», провезли здесь на барже вверх по реке до Рябинино, а оттуда мы со всякими мучениями через Чердынь и Бондюг попали в лагерь Мазунья. Теперь мы вновь прибыли на этот приток Камы. Пути Господни неисповедимы, и пути НКВД тоже. Зачастую нам казалось, что нет абсолютно никакого основания гонять людей с места на место. В каждый лагерь загнали более чем достаточно моих соплеменников, которые, невзирая на массовую смертность, самоотверженно трудились. Всюду царили компактные двухэтажные нары. И при этом создавалось впечатление, что лагерное начальство было не так уж заинтересовано в нашем продуктивном труде и хотело только мучить нас и издеваться над нами.

Наш новый лагерь находился неподалеку от большого села Редикор, у последнего изгиба реки, которая здесь поворачивала влево ровно на 90 градусов, чтобы направиться к Каме и через 75 километров, близ Соликамска, слиться с ней. Внешне все лагеря походили друг на друга как две капли воды: высокие сплошные ограждения с колючей проволокой, строжевые вышки и широкие ворота в «ад», как все называли зону. Внутри стояли бараки одной и той же «архитектуры», было ли дело в Сибири, на Урале или на других просторах нашего гигантского социалистического государства рабочих и крестьян. Так был устроен и этот лагерь. Но он имел и свою особенность: в углах забора отсутствовали сторожевые вышки, и был он совсем мал, рассчитанный лишь на несколько сот человек. Нам прежде всего бросилось в глаза, что охранники у ворот, как и сопровождающие на работе, не были вооружены. Вне зоны имелся маленький киоск, где можно было что-то купить за несколько копеек. Нары в бараках были сколочены в два этажа по образцу спального вагона и отделялись друг от друга поставленной на ребро доской. У каждого из нас был соломенный матрас, имелись также ватные подушки и одеяла. Для каждых двух человек предназначалась тумбочка, в которой можно было хранить свои пожитки, но ведь у нас их отняли в Мазунье.