Гексаграмма № 63

Следовало давно свериться с картой, но останавливаться не хотелось. Да и другой дороги не имелось. Вот уже неделя, как он сошел с упругой поверхности самодвижущейся, вернее – когда-то самодвижущейся дороги и ступил на бетонку, а сворачивать с нее некуда. Муравей надеялся, что ему правильно все объяснили, а он правильно все понял. Кафе потому и называлось придорожным, что стояло у дороги. И миновать его невозможно.

Когда солнце почти закатилось за горизонт – красный распухший шар, Муравей увидел дом. Добротный деревянный дом с открытой верандой и столиками. Окна светились уютом, и он прибавил шаг. Поднялся по широким деревянным ступенькам, облюбовал местечко и опустился на стул, положив на другой котомку. Дверь распахнулась, выпустив всполох теплого света.

– Добрый вечер, путник, – женский мягкий голос.

– И вам добрый вечер, – сказал Муравей. – Не возражаете, если я немного посижу?

Темная фигура обрела объем, цвет и даже запах. Запах свежесваренного кофе.

– Ваши вкусовые рецепторы не будут возражать против старомодной стимуляции кофеиносодержащей жидкостью?

– Не будут, – Муравей улыбнулся. – Чашечку кофе я выпью с удовольствием.

Она поставила перед ним высокий стеклянный стакан в металлическом подстаканнике. Носик кофейника слабо звякнул о стекло. Сильнее запахло кофе. Муравей пригубил и зажмурился:

– Великолепно! Неужели кто-то еще этим занимается?

– Чем?

– М-м-м… выращивает кофе… завозит его в глубинку… жарит… мелет… варит…

– Не знаю. – Легкий пожим плечами. – У меня стазисное хранилище. Этим зернам… очень много лет. За Вечность приходится расплачиваться.

– Вам не встречался Мельмот? – Муравей пригубил кофе.

– Мельмот… Мельмот… – Задумчивое повторение, словно перекатывание на языке незнакомого слова. – Нет, к сожалению. Но если вы ищете кого-то, то лучше отправиться в Город.

– Город? – Муравей удивился. – Какой город?

– С большой буквы. Город. У него нет иного названия. Да и зачем, если в мире не осталось ничего подобного? Они собираются там.

– Они?

– Ну, знаете… те, кого именуют беспокойными. Для которых бессмертие еще не превратилось в неподъемное бремя. И которые еще пытаются вести себя так, будто смертны и в их распоряжении всего лишь время, а не Вечность. Вечной жизни – вечное познание, так, кажется, они говорят.

– И где же это вечное познание? – Муравей вздохнул и приготовился отхлебнуть еще кофе, но ощутил легшую на плечо ладонь.

– Посмотрите вверх.

Он посмотрел. Ночь. Звездная ночь. Такая прозрачная, что звезды не кажутся приколоченными к небосводу, а висят, будто крохотные светильники – одни ближе, другие дальше.

– Они решили выйти к звездам…

Рука похлопала по плечу:

– Да. Отправляйтесь в Город и наверняка встретите там вашего Мельмота.

5. Что может быть проще времени?

Ничего толком из Мишкиной затеи не вышло. Я, как дурак, приперся к нему в гости, пропустив ради этого «Кабачок «Тринадцать стульев», а попал на физико-философский диспут, который завели Николай Николаевич и отец Мишки. Они расположились на кухне, отчаянно курили, отгоняя сигаретный дым в открытую форточку, и пили чай с лимоном.

Мишкин отец втянул гостя в очередной спор, затевать которые он непревзойденный мастер и любитель. Он и с нами не гнушался поспорить, невзирая на возраст и образование. Хотя и называл нас «плетнями», мол, любим тень на плетень наводить. Интересный человек Мишкин отец – с бородкой, в очках и неизменном свитере крупной вязки, который таскал, не снимая ни зимой, ни летом. Занимался альпинизмом и обещал взять на Памир, когда станем студентами. На гитаре бренчал и постоянно ездил на слеты клубов самодеятельной песни.

– Основополагающая идея современной физики, – вещал Мишкин отец, поблескивая очками, – под которой мы подразумеваем квантовую механику, релятивистскую теорию, сводится к тому, что человек важен. Во времена Ньютона мир казался всего лишь идеально сделанными часами, которые созданы богом, им заведены и тикают, невзирая на то – есть человек в природе или его нет.

– Продолжайте-продолжайте, – кивнул Николай Николаевич.

– Так вот, если уж физика вопиет: проблема человека – краеугольная проблема науки, и неважно, как мы человека туда протаскиваем, – в виде наблюдателя или антропного принципа, то почему в политике должно быть иначе?

– Ну… насколько мне известно, Мюнхенский акт Лиги Наций наши руководители подписали. А одним из его положений предусмотрено…

– Ах, оставьте! Вы видели лица наших… наших… Да разве их сравнить с лицами западных руководителей? Один Чемберлен чего стоит, хоть и лорд! Нет, что ни говори, а демократия имеет много преимуществ. И неважно – капитализм, социализм.

– А время? – спросил Николай Николаевич. – Что вы думаете о времени? Оно требует наблюдателя?

Мишка ткнул меня в бок локтем – слушай, мол, внимательно.

– Время всего лишь физическая величина, – сказал Мишкин отец. – Субстанция загадочная и непостижимая. Строго говоря, как определил старик Эйнштейн, никакого времени нет, а есть единое пространство-время.

– А что вы думаете о возможности путешествий по времени?