Гексаграмма: Колодец времени

– Никто и не относился к вам так. Эту стену вы построили сами, – тихо ответил Старатос. – Но и у меня есть стена. Я делаю то, что делаю, не ради будущего, а чтобы искупить собственное прошлое и чувствовать себя лучше. Люди для меня лишь средства, такие же, как в те годы, когда меня ослепляла мечта перевернуть мироустройство. Я весьма эгоистичен.

– Что же, чистосердечное признание – первый шаг к исправлению, – Варатти улыбнулся.

Как бы впечатлённые наглостью отпора, враги словно бы уменьшились вдвое, стали полупрозрачными и жалкими.

– Это действует, – удовлетворённо констатировал Варатти.

Что означало, они поняли свои недостатки не только на словах. Их сердца укрепились. Худшие стороны человека, выраженные в подобной вещественной форме, нужны не для того, чтобы сломить его, а как зеркало, в котором он может взглянуть на себя со стороны. Проходя через испытания, они находят себя заново, принимают всё, от чего так долго и старательно отворачивались, замалчивали, словно всё в порядке. Они изранены вдоль и поперёк, но почему-то стыдятся открыто рассказывать об этом. В обществе не принято показывать слабости, всем неловко и неприятно смотреть на это. Но умение делиться подобным – вовсе не слабость, а преимущество. Люди видят, чем могут помочь друг другу, и, вместо того, чтобы барахтаться в болоте по отдельности, выбираются на твёрдую почву сообща. Присутствие рядом тех, кто может вдохновить и показать как элементарные, так и действительно сложные вещи с неожиданных сторон, может переломить даже самое унылое положение.

Протяжно и заунывно, как кладбищенские шакалы, воющие от голода, застонав в унисон, фигуры ни с того, ни с сего осели на мёрзлую землю. Так обычно тают весной снеговики, так падают лишённые опоры соломенные чучела. Это не вызывало ни оторопи, ни суеверной жути, лишь острое сострадание. По сути, лишённые даже права сформироваться полностью во что-то здоровое и адекватное, они выступили как влекомые чужой волей марионетки.

В дальнем конце просёлочной дороги, там, где располагались теплицы, появилась Ишка, она вела за руку какого-то малолетнего оборванца. В столице даже нищие из окраинных районов одевались лучше.

– Так, значит, это и есть наш главный злодей? – Старатос улыбнулся. – Приятно познакомиться с тобой лично.

Паренёк насупился, но промолчал. Старатос потрепал его по и без того взъерошенным волосам. Непривычное ощущение, ведь даже родного сына никогда так не гладил. Варатти в лице не изменился, а вот Ишка явно удивилась.

– Поедешь с нами? – продолжал Старатос.

Всё так же без слов мальчик кивнул. Он избегал встречаться с кем-то взглядом. Если бы это было возможно, Старатос предположил бы, что ему стыдно. Трудно поверить… хотя почему бы и нет. Про Старатоса тоже так говорили, но он действительно раскаялся и с ужасом и отвращением вспоминал собственные же прошлые заявления, сводящиеся к тому, что ради великой цели сопутствующие жертвы ничего не стоят. Что люди бывают незначительными, и, если они простые обыватели – их звёздный час наступает, когда они попадают во власть кого-то великого и помогают реформировать устаревшие основы мира. Что они обязаны считать подобное за честь, пусть даже эксперименты лишают их рассудка и человеческого облика. Старатос был чудовищем и признал вину. Но он находился здесь, потому что ему позволили исправляться, поверили, что он ещё не окончательно потерян.

И он старался изо всех сил, чтобы больше не пришлось ни перед кем мучительно краснеть.

– Каждый из нас получил возможность искупления, и ты её тоже заслуживаешь, – добавил Старатос. – Ты не просто сбился с пути – ты и не мог его здесь отыскать. Я был гораздо старше тебя, когда натворил ещё худших бед. Мы – обычные люди с огромными возможностями. Наше восприятие ограничено, знания неполны, и мы поддаёмся эмоциям. Но это и делает жизнь интересной, как по мне.

– Почему вы добры к тому, кто пытался вас убить? – пролепетал мальчик.

– Потому что не убил, очевидно же, – Старатос перевёл всё в шутливый тон.

– Пойдёмте выпьем чего-то горячего. Я замёрзла и устала, – вмешалась Ишка.

***

Признаться, ей стало не по себе. Прощать и быть прощённым, не значит ли это обесценить причинённый вред или пролитую кровь? Погибших не вернуть, а многие раны не вылечить. И не глупо ли давать ещё одну возможность обмануть себя? Единожды солгавший по-серьёзному – рано или поздно неизбежно повторит это. Ишка привыкла быть категоричной, рубить сплеча, не сомневаться никогда и ни в чём. Ди Гранелям некогда было останавливаться, оглядываться, погружаться в размышления, они предпочитали слыть людьми действия. Но не делает ли недостаток милосердия и терпения её жизнь пустой? Выдержке Ишки многие завидовали, но она никогда не проявляла толерантности к тому, что считала злом. Даже если это значило отказаться от возлюбленного или друзей. Но Старатос выглядел для неё личностью за гранью искупления, она не дала бы за него и медного гроша, а он, между тем, спас столицу, да и тут без этого эксцентричного алхимика уже бы все погибли.