Гельголанд. Красивая и странная квантовая физика

Но портал остался. Произведенный юношей концептуальный взрыв оказался гораздо разрушительнее взрыва тысяч тонн тротила – сама ткань реальности, какой мы ее представляли, была разорвана в клочья. Во всем этом есть нечто непонятное. Как будто цельность реальности утекает между пальцев в бесконечную последовательность ссылок.

Написав эти строки, я взглянул в окно. Там все еще лежит снег. Здесь, в Канаде, весна наступает поздно. В комнате горит камин. Приходится встать, чтобы поворошить в нем дрова. Я сейчас пишу про природу реальности, гляжу на огонь и спрашиваю себя, что за реальность имею в виду. Этот снег? Этот неясный огонь? Или же ту, про которую читал в книгах? Или только про тепло камина, которое ощущаю на себе, про оранжево-красные отблески, лазурную белизну приближающихся сумерек?

На мгновение и эти ощущения сливаются. Закрываю глаза и вижу открывающиеся передо мной ослепительно яркие разноцветные озера, в которые я проваливаюсь. Это тоже реальность? Там танцуют пурпурные и оранжевые фигуры, а меня там больше нет. Делаю глоток чая, раздуваю огонь, улыбаюсь. Плывем с хорошими картами по неясного цвета морю. Но от наших ментальных карт до реальности так же далеко, как от карт мореплавателей до волн, бьющихся о белые скалы с кружащимися над ними чайками.

Хрупкое покрывало нашей ментальной организации – это как неуклюжее судно, чтобы плыть через бесконечные тайны этого волшебного, наполненного светом калейдоскопа, в котором мы в изумлении существуем и который называем нашим миром.

Можем проплыть в нем, не задаваясь вопросами, полагаясь на карты, что у нас есть, с которыми, в общем, неплохо все получается. Можем помолчать, пораженные светом и бесконечной красотой мира. Можем сесть за стол, зажечь свечу или включить макбук, зайти в лабораторию, поспорить с друзьями и оппонентами, уединиться на Священном острове и на рассвете забраться на скалу. Попить чаю, разжечь в камине огонь и продолжить писать в попытке что-то еще понять, взять эту карту немного и немного улучшить ее. И снова переосмыслить природу.

Часть третья

V

«Однозначное описание явления включает объекты, в которых это явление проявляется».

Где мы задаемся вопросом, что из всего этого следует для наших представлений о реальности, и обнаруживаем, что новизна квантовой теории не так уж и нова

1. Александр Богданов и Владимир Ленин

В 1909 году, через четыре года после неудавшейся Революции 1905 года и за восемь лет до победоносной Октябрьской революции, Ленин опубликовал под псевдонимом «В. Ильин» свою самую философскую работу «Материализм и эмпириокритицизм. Критические заметки об одной реакционной философии»⁷⁹. В ней Ленин фактически спорил с Александром Богдановым, бывшим до того его другом и союзником, и наряду с ним также идеологом большевиков.

За годы, предшествовавшие революции, Александр Богданов опубликовал трехтомный труд⁸⁰ с изложением теоретической базы революционного движения. При этом он ссылался на философское течение под названием эмпириокритицизм. Ленин увидел в Богданове соперника и опасался его идеологического влияния. В своей книге он подвергает «реакционную философию» эмпириокритицизма яростной критике, защищая то, что он называл материализмом.

Эмпириокритицизмом Эрнст Мах называл представления в духе тех, что продвигал он сам. Помните Эрнста Маха? Его философия послужила источником вдохновения для Эйнштейна и Гейзенберга.

Мах как философ не очень систематичен, и ему порой не хватает ясности, но он оказал большое и, на мой взгляд, недооцененное влияние на культуру своего времени⁸¹. Он был вдохновителем обеих великих революций в физике ХХ века: теории относительности и квантовой механики. Он стоял у самых истоков научного исследования ощущений и был одним из главных объектов политико-философских споров, которые привели к Русской революции. Мах оказал решающее влияние на основателей Венского кружка (общеизвестным названием которого было Verein Ernst Mach) – той самой философской среды, в которой зародился логический эмпиризм, от которого произошли многие современные направления в философии современной науки, унаследовавшие от Маха его «антиметафизическую» риторику. Мах оказал влияние и на американский прагматизм – еще одну основу современной аналитической философии.