Гелиополь

Ветхий забор отделял сад от кладбища. Отдельные столбы местами были заменены и выделялись своей белизной. На одной из этих сверкающих макушек грелось в лучах солнца на высоте плеча Луция живое существо размером с рисовое зернышко. Оно было черным, как смоль, и держало свое остренькое брюшко поднятым в небо, как факел. Когда блуждающий взгляд Луция остановился на нем, он увидел второе такое же существо, кружившее вокруг столба и тоже севшее на макушку. Оно было как две капли воды похоже на первое, только длинные нижние крылья расстилались шелковым шлейфом по камню, пока оно их не подобрало, сложив аккуратненько. Потом самец осторожно приблизился к партнерше, та так и замерла на месте, ощупал ее своими усиками, как двумя темными бусинками, и начал деловито суетиться вокруг нее. Наконец он обхватил ее своими лапками и полностью накрыл собой.

Солнце все еще набирало свою огненную силу, рисовало на столе зеленые пятнистые тени. На деревьях распевали птицы, прыгая с ветки на ветку. В неподвижном воздухе смешивался запах цветов. Парочка опять разделилась.

Они бесцельно блуждали сейчас по макушке столба, словно ослепленные ярким светом. Потом эти химеричные создания раскрыли свои крылышки и взмыли в воздух.

И тут на дорожке, увитой зеленой аркой растений, показалась Мелитта и стала подниматься наверх. На ней было светлое фигаро и юбка, собранная на бедрах в складки. Над правым ушком сидела шляпка величиной с гнездо колибри, напоминавшая скорее игрушечную корону. Девушка подошла, покачивая бедрами, и протянула ему руку.

— Ах, зернышки граната — и две порции? Значит, вы были уверены, что я приду?

Луций посмотрел на нее. Она была свежа и живительна, как цветок из этого полуодичавшего сада. От нее исходила природная сила. Верхняя губка была чуть вздернута, с мелкими выступившими на ней капельками, словно росой на венчике цветка. Он знал, что сейчас ему полагалось бы сказать с многозначительным взглядом:

— О да, я знал, что вы придете, Мелитта, я знал это наверняка.

Но это как-то не вязалось с тем намерением, с каким он пришел сюда. Для него встреча была прощальной — среди садов и островов залитого солнцем города. «Теряй, чтобы обрести» — странно, что этот девиз Нигромонтана почти полностью совпадал с одним из правил патера Феликса, гласившим: «Воздерживайся, да воздается». Иногда советы стоицизма и христианства сходились почти на одной прямой. И тогда он сказал:

— Я знал, что вы придете, Мелитта.

Однако он произнес эти слова так, как их говорят друзьям. И добавил:

— В такую жару две порции гранатовых зернышек и для одного не так уж много. Я думал, может, мы поедем на остров и выпьем там по бокалу вина?

— А вы знаете, что и господин Марио приглашал меня туда тоже?

— Нет, не знал, однако вы без всякого опасения можете довериться любому из ваших трех рыцарей.

— Костар мне кажется слишком скучным.

— Это теневая сторона абсолютной надежности. Вам следует скорее опасаться разбитных кавалеров и в первую очередь всех этих полчищ матросов, летчиков и пилотов воздушных кораблей, наводняющих гавань.

— Патер Феликс считает, что и солдаты не намного лучше.

Луций с удивлением услышал знакомое имя; он, правда, знал, что влияние отшельника распространяется весьма далеко. Вслух же он произнес:

— Я скорее склонен думать, что патер высоко ценит солдат. А что говорит ваш святой отец о том, что вы избрали такой дальний путь для исповеди?

— А что он может сказать, когда он сам исповедуется у патера Феликса?

Они посидели еще немного, дожидаясь дуновения прохлады, и медленно побрели потом по улице Регента в порт.

* * *

Гости сидели в большом зале шинка. На террасе было еще слишком жарко. Табачный дым уползал синими струйками через круглые окна под потолком. За множество долгих ночей он въелся в штукатурку, придав ей густой цвет пожелтевшей слоновой кости. В круглые окна свисали с улицы зеленые листья с резными краями. Кончики их уже покраснели, словно их обмакнули в кровь. На слабом ветру, дувшем с берега, раскачивалась на кронштейне чугунная эмблема-вывеска с названием шинка «Каламаретто». Тело морского животного напоминало торпеду, от которой, как языки пламени, расходились в разные стороны щупальца кальмара. Ниже был вывешен белый фартук — в знак того, что сегодня есть парное мясо.

Хозяин «Каламаретто», синьор Арлотто, которого его земляки величали «президентом», как раз поднимался из погреба; он нес, обхватив обеими руками, стеклянный сосуд с только что нацеженным из бочки вином, переливавшимся, как янтарь. Плотное упитанное тело, жизнерадостное лицо и прежде всего украшавший его великолепный нос выдавали в нем гурмана. По всей фигуре было видно, что он создан для того, чтобы нюхать, пробовать и самому восседать за столом. Как символ своего ремесла и сословия, он носил на голове высокий белый колпак и огромный столовый нож за поясом вместе с круглым оселком.