Гелла – дочь Одина Одноглазого

— Ты умрешь страшной смертью! — кричала она. — Тебе не помогут ни сила, ни мудрость, ни магия, ни тысячелетний опыт. Тебя растерзает гигантский волк Фенрир, который в самом начале Рагнарёка проглотит солнце, и богам и великанам придется биться во тьме с силами зла. Конечно, потом за тебя отомстит твой сын Видар, но ты этого уже не увидишь, потому что судьбе, которой мы с сестрами управляем, подчиняются все без исключения — и смертные, и боги. Даже ты, Один, бессилен изменить ее! Когда ты умрешь и не сможешь больше следить за перерождениями недостойной удела валькирии Свавы, я уничтожу ее навсегда, утащив в Хельхейм и приковав навечно к скале забвения. Никто не может идти поперек желаниям норн! Никогда!

Один выслушал Скульд молча, даже не моргнув глазом, хотя ему впервые довелось услышать о своей страшной кончине. Он понимал почему бесится Скульд. Инеистые великаны не умели любить так, как это было дано обычным людям. Их сердца состояли изо льда, а тела из камня, и даже вечная жизнь не облегчала острой зависти к смертным, награжденным Солнечным Котом божественным даром любви. Один просто кивнул, соглашаясь со своей неизбежной судьбой, которую даже ему не под силу было изменить, кивнул и ушел посидеть на вершинах самых высоких скал и подумать…

…Солнечный Кот как раз заканчивал обход небесной тверди и вдруг заметил сидящего на скале задумчивого Одина.

— Что ты пригорюнился, Одноглазый? — спросил Кот. — Неужели и у богов бывают печали?

— Бывают… — ответил Один. — Помоги спасти дорогую моему сердцу валькирию, огнеокий брат! Я ничего не смогу сделать для нее, когда приму свой неизбежный конец. Норна Скульд уж больно ополчилась на бедняжку, единственный грех которой состоит в том, что она умеет любить, как… как ты, огнеглазый! Защити ее от нападок злобной норны, прошу тебя!

— Хорошо, брат, я выполню твою просьбу! — загрохотало в горах эхо. — После твоей кончины Свава в своих дальнейших воплощениях будет жить в образе рыжей кошки. Так всевидящий глаз Скульд не опознает ее. Кошку будут звать Алисия, что означает "из благородных", ведь сама Свава — дочь коннунга, да и валькирии, по умолчанию, знатны и даже божественны. Я сам, поклонник земной любви, не оставлю ее без внимания и прослежу лично за дальнейшими перерождениями твоей любимицы. А чтобы тебе проще было отличить ее от других кошек и из Вальгаллы наблюдать за ее судьбой, она всегда будет огненно-рыжей, как я и такой же одноглазой, как ты! Ха-ха-ха-ха!!! Ну что, годится?

Огненный Кот похохатывая покатился дальше на закат, а озадаченный таким поворотом дела Один остался сидеть на скале с открытым ртом, силясь понять — добро ли он выпросил для своей валькирии или вечную муку… Вот такая легенда, Грозовая Дева… А тебе твоя память ничего не подсказывает?

— Ты думаешь, что наша Алисия это очередное перерождение валькирии Свавы? — спросила я, выпучив глаз. — Девы умеющей любить, как никто другой? Ну ты даешь, Фокс! То есть она сестра и тебе, и мне одновременно? Тебе по Солнечному Коту, а мне по Одину Одноглазому? Ну ты загнул, однако!.. Вот почему у меня к ней странное чувство, как будто я уже когда-то была с ней знакома! Да мы просто когда-то летали на крылатых конях рядом над полями сражений!..

…Я крепко спала, обняв Алисию лапами и прижав ее к своему животу. Лиса пока не догадывалась о своем происхождении, но мы с Фоксом когда-нибудь ей обязательно расскажем о ее героическом прошлом и необыкновенном любящем сердечке, быстрое биение которого я ощущала сейчас всем телом…

Подобной любви

Может не выдержать сердце,

И я умру.

Был ты прежде чужим, а ныне

Вся моя жизнь — в тебе.

(Идзуми Сикибу)

ГЛАВА 13. ЛЮБОВЬ ТАЮ В СЕБЕ…

…— Ну вот и выросла наша девочка, — сказала Ма, оглаживая мои бока, — созрела красавица… Эх, горемычная, не могу я тебе помочь пока, потерпи до осени, малышка…

…Что это было я не понимала. Просто вдруг я почувствовала себя странно. Внутри меня все бурлило, эмоции обострились до предела, я искала ласки, я жаждала любви. Общение с маленькой Алисой, уход за ней, ее котеночьи нежности, запах, поведение, желание искать у меня защиты, доверчивость и беззащитность пробудили во мне мощный материнский инстинкт. И ничего с этим нельзя было поделать. Ни заглушить, ни управлять. Каждое ее движение и взгляд вызывали во мне ответное восхищение и обожание, как будто Лиса была моей родной дочерью.

В моем теле тоже произошли какие-то изменения. Обострились ощущения, сладкая истома вдруг охватывала меня, я искала чего-то, сама не зная чего, но не находила. Это было непонятно и немного пугающе. Видимо я и пахнуть стала по-другому, потому что Фокс без конца принюхивался ко мне, фыркал в усы и уходил куда подальше. Я искала его общества, мне была важна его поддержка, но Рыжий не понимал, как он может мне помочь в моей тоске по непознанному и стал сторониться меня, а зачастую и давать лапой подзатыльник, если я была слишком навязчивой.