Тогда я шла к Лисе, моей "удочеренной" крошке и всю накопившуюся нежность изливала на нее.
Маленькая Лиса была благодарным ребенком. Ей так сейчас не хватало матери — и вот она обрела ее в моем лице. Я без конца вылизывала ее нежную шерстку, причесывая и умывая, мыла под хвостиком, потому что малышка еще не до конца научилась себя как следует обслуживать, ведь навыки правильного умывания и привычка к чистоте и опрятности всегда прививаются матерью.
Моей "матерью" был Фокс. Он всему научил меня: и подмывал, и причесывал, пока я сама не стала со всем справляться на отлично.
Состояния тревоги и непонятного возбуждения накатывали на меня волнами. Они горячили во мне кровь, и мое горло, почти немое с раннего младенчества, рождало вдруг такие звуки, которых я от себя не ожидала услышать никогда. Я пела! Это было очень странное, громкое и самозабвенное пение! Песня лилась сама, без какого-то моего контроля над процессом. Сама моя душа летела в этой песне навстречу желанию и ожиданию чего-то прекрасного. Что это должно было быть? Я не знала. Мне некому было рассказать и объяснить это состояние.
Фокс конечно знал о чем я пою. Он был знаком с такими песнями, слышал их в лесах весной, когда подобные арии звучали чуть ли не из-под каждого куста. Фокс видел свою мать, находящуюся в подобном состоянии, когда она, не владея собой, убегала прохладными, пахнущими пряными ароматами ночами, на свидания с Огненным Котом. Ему был знаком Зов Любви. И он знал о его непреодолимой силе.
В моей голове роились неясные представления о том, чего я не знала и не могла знать. Меня охватывал то восторг, то сосущая тоска. Я пела, надрывая связки. Мне было важно, чтобы меня услышали и поняли. Фокс с удивлением и некоторым недовольством взирал на меня и старался не находиться со мной рядом. Да и мне тяжело было находиться подле него. Его внешний вид возбуждал во мне неопределенные и странные чувства — прекрасные и одновременно агрессивно-игривые. Я ходила за ним хвостом, заглядывала ему в глаза, пыталась лизнуть в нос, падала перед ним на бок и крутилась, как веретено.
Фокс отворачивался и быстро уходил. Он знал чем кончается для кошек Песня Любви. Не то, чтобы он не хотел для меня такой доли, все кошки в его лесах проходили через подобное, включая его родную сестру Мяу, но он уходил потому, что ничем, кроме сочувствия, не мог мне помочь, а смотреть в мой глаз, светящийся немым укором, для него, видимо, было совсем непереносимо…
…Мне как раз исполнилось 11 месяцев. Это возраст взросления большинства кошек. С каждым днем возбуждение все больше нарастало. У меня пропал аппетит, я спала урывками. Весь мой организм походил на вулкан перед извержением. Это становилось мучительным и мое пение часто переходило в крик.
— Услышьте хоть кто-нибудь! Я пою! Я зову! Неужели моя любовь и нежность никому не нужны?
Тогда Лиса подбегала ко мне, обнимала лапками и мурчала мне в ухо:
— Конечно нужна, мамочка, мне нужна! Только не кричи так! Тебе больно? Давай я полижу тебе больное место, и все пройдет! Ты мне нужна! Люби меня!
Ее детская непосредственность и моя неосведомленность в вопросах отношений между полами, на время приглушали мучительную тоску и желание, я со всей накопившейся страстью начинала вылизывать малышку, потом мы обе кубарем катались в игре, и даже Фокс начинал поглядывать на меня с надеждой "может отпустило"… Но состояние возвращалось и накатывало снова и снова с небольшими перерывами…
…Так продолжалось несколько дней. Потом постепенно стало легче, я начала много спать, а потом и вовсе прошло. Фокс вздохнул с облегчением и уже без опаски подходил ко мне лизнуть в нос, словно спрашивая: "Ну как ты? Полегчало?" Отношение к Алисе у меня не изменилось. Я по-прежнему ухаживала за ней, как родная мать и любила ее всем сердцем.
Через пару недель любовное безумие меня накрыло снова…
Ма и Па смотрели на меня с жалостью и нежностью. Они гладили меня, баюкали на руках, но мне всего этого было мало. Я жалась к их ногам и терлась о них, лизала им руки, вспрыгивала к ним на колени и кричала им в лицо.
— Потерпи, моя хорошая, — чуть не плакала Ма, — скоро пройдет. Какая же ты у меня оказывается любвеобильная! Надо же! Ну не кричи так, лапушка, весь поселок тебя слышит, маленькая моя…
И успокаивающе гладила меня снова и снова…
— Фокс, что со мной? — кричала я Рыжему. — Почему я вся горю от странных желаний, которые не могу объяснить? Когда же это закончится?!
— Просто ты стала взрослой, Гелла, — отвечал Фокс. — А у взрослых такое бывает. Это называется Песня Любви. Я расскажу тебе о ней, раз уж ты спросила…