Читаем Геморрой, или Двучлен Ньютона полностью

– «Идиот». Настасья Филипповна бросает деньги в камин.

– Дед, – тихо сказал я, – а ведь ты перегнул.

– Тебя волнует, что молодой человек не читал Достоевского и может решить, что это я тебя назвал идиотом?

– Я сериал смотрел, – хмуро заметил архаровец.

– Вот видишь, лубок – в какой бы форме ни был, – он для массового просвещения.

Потом улыбнулся архаровцу и настоял на том, чтобы тот отведал его фирменные пирожки. Я слушал их милую беседу и понимал, что ненавижу весь мир, включая Деда.

Когда, проводив архаровца, Дед вернулся в комнату, я применил два приема: «лучшая защита – это нападение» и «золотое правило угла».

– Я еврей? – спросил я, не дав ему начать проповедь о хороших манерах. С удовольствием отметил, что он, как и мадре, ошалел от такого неожиданного разрыва пространства.

– С чего ты взял? – наконец спросил он, суетливо собирая посуду. Время тянул, собираясь с мыслями.

– Ты знал моего отца?

– А тебе не ведомо, что у евреев национальность определяется по матери?

– Так моя мать еврейка?

– Ты совсем спятил?!

– В смысле, может, ее мать, которая нам неизвестна так же, как и мой отец, евреи. Такое возможно?

Я заметил, что он напрягся и как-то сжался. Как-то не так, как обычно реагировал на эту тему. Может, почувствовал, что впервые не понимает, куда я гну. Моя месть раздувалась и ширилась. Мне не было его жаль. Он опять влез в мои дела и выставил… ладно, не идиотом, но дураком перед каким-то козлом.

– Ты что, юдофоб? – ухмыльнулся я.

– С чего ты взял? – устало спросил Дед.

– Значит, я все-таки еврей? – дожимал я.

– Что за странная логика? – вздернул он бровь.

– Ничего странного, – резюмировал я. – Я задал тебе штук семь вопросов, и на каждый из них ты ответил вопросом же. Это же чисто еврейский прием.

– Бред! – облегченно вздохнул он. – Некоторые утверждают, что это типично женский метод ухода от ответа.

– Возможно, – согласился я, – но на типичную женщину ты никак не тянешь, значит, все-таки еврей.

– Ну, раз тебе приспичило, с сегодняшнего дня будь евреем, – как-то легко согласился он. Я понял, что Дед интуитивно разомкнул пространство и выскользнул из угла. Видимо, он ждал чего-то другого, но я где-то свернул на безопасную для него тропу.

Мы разбрелись по своим углам. Но с того дня наши отношения вступили в абсолютно непривычную для нас форму натянутого конформизма.

* * *

В апофеозе самостоятельности я устроился официантом в ресторан. Дед никак не прокомментировал это. К тому же он дал слово. Все-таки, в отличие от многих, он не забывал о вольнице своей молодости. И тут явилась мадре. Была она какая-то странная. Вяло поинтересовалась, как у меня дела. Я гордо заявил, что устроился официантом в один из лучших ресторанов города. Она воззрилась на меня и… шлепнулась в обморок. Сползла со стула на пол. Я, признаться, не на шутку перетрухал. Деда-то дома не было. Пришлось самому приводить мадре в чувство. От ужаса не помню, как мне это удалось. Наконец она оклемалась и возлегла на диван.

– Ты что, мадре, – проникновенно начал я, – ты же не сноб. Стоило шлепаться в обморок из-за такой ерунды! Сегодня – официант, завтра – ресторатор, а там, глядишь, и… – Она не дала завершить мне карьеру даже на словах.

– Я сделала аборт, – сообщила она, и по ее щеке чуть не скатилась слеза.

Я был в шоке! Откуда мне знать, как должен сын реагировать на подобное заявление блудной мадре? Наверное, потому тупо спросил: «Зачем?» Она с секунду смотрела на меня, словно впервые узрев какую-то диковинку, а потом ответила: «Хватит с меня одного… официанта».

Как я не удавил ее диванной подушкой, до сих пор не понимаю. Но самое ужасное, что после своего заявления она встала и молча покинула дом. Не ушла, а именно покинула! Я был так свиреп, что не стал ее останавливать. Даже мысль о том, что она может где-то опять потерять сознание, не… Впрочем, ложь! Именно поэтому я молча потопал за ней. Отобрал ключи, когда она собиралась сесть в машину. Довез ее до ее квартиры. Подниматься не стал. Дождался, пока увидел свет в окне, поймал такси и отправился в клуб. Нервы были на пределе. Я даже подумывал о том, чтобы съехать от Деда на квартиру. Достали шизанутые родственники! Потом передумал. Не из чувства благодарности к Деду, нет, у меня созрел план мести.

* * *

Дед ойкнул и посмотрел на палец. «Извини, – сказал я, протягивая ему салфетку, – забыл предупредить, что поточил ножи».

Дед молча кивнул, хотя на лице его читалось: «С чего бы?!» Действительно, тяги к хозяйствованию у меня отродясь не наблюдалось, и он давно перестал меня просить даже заскочить в магазин, если сам вдруг что-то забывал купить. Я взял нож и принялся дорезать помидоры для салата. Когда Дед с подносом направился в комнату, я живо подскочил к мусорке, схватил салфетку с пятнами крови, сунул ее в целлофановый пакет, который с любовью пристроил в кармане брюк. Я даже не испытывал тошноты, а ведь обычно меня мутило при виде крови даже на экране. Да, странная штука месть…

Перейти на страницу:

Все книги серии Ковчег (ИД Городец)

Наш принцип
Наш принцип

Сергей служит в Липецком ОМОНе. Наряду с другими подразделениями он отправляется в служебную командировку, в место ведения боевых действий — Чеченскую Республику. Вынося порой невозможное и теряя боевых товарищей, Сергей не лишается веры в незыблемые истины. Веры в свой принцип. Книга Александра Пономарева «Наш принцип» — не о войне, она — о человеке, который оказался там, где горит земля. О человеке, который навсегда останется человеком, несмотря ни на что. Настоящие, честные истории о солдатском и офицерском быте того времени. Эти истории заставляют смеяться и плакать, порой одновременно, проживать каждую служебную командировку, словно ты сам оказался там. Будто это ты едешь на броне БТРа или в кабине «Урала». Ты держишь круговую оборону. Но, как бы ни было тяжело и что бы ни случилось, главное — помнить одно: своих не бросают, это «Наш принцип».

Александр Анатольевич Пономарёв

Проза о войне / Книги о войне / Документальное
Ковчег-Питер
Ковчег-Питер

В сборник вошли произведения питерских авторов. В их прозе отчетливо чувствуется Санкт-Петербург. Набережные, заключенные в камень, холодные ветры, редкие солнечные дни, но такие, что, оказавшись однажды в Петергофе в погожий день, уже никогда не забудешь. Именно этот уникальный Питер проступает сквозь текст, даже когда речь идет о Литве, в случае с повестью Вадима Шамшурина «Переотражение». С нее и начинается «Ковчег Питер», герои произведений которого учатся, взрослеют, пытаются понять и принять себя и окружающий их мир. И если принятие себя – это только начало, то Пальчиков, герой одноименного произведения Анатолия Бузулукского, уже давно изучив себя вдоль и поперек, пробует принять мир таким, какой он есть.Пять авторов – пять повестей. И Питер не как место действия, а как единое пространство творческой мастерской. Стиль, интонация, взгляд у каждого автора свои. Но оставаясь верны каждый собственному пути, становятся невольными попутчиками, совпадая в векторе литературного творчества. Вадим Шамшурин представит своих героев из повести в рассказах «Переотражение», события в жизни которых совпадают до мелочей, словно они являются близнецами одной судьбы. Анна Смерчек расскажет о повести «Дважды два», в которой молодому человеку предстоит решить серьезные вопросы, взрослея и отделяя вымысел от реальности. Главный герой повести «Здравствуй, папа» Сергея Прудникова вдруг обнаруживает, что весь мир вокруг него распадается на осколки, прежние связующие нити рвутся, а отчуждённость во взаимодействии между людьми становится правилом.Александр Клочков в повести «Однажды взятый курс» показывает, как офицерское братство в современном мире отвоевывает место взаимоподержке, достоинству и чести. А Анатолий Бузулукский в повести «Пальчиков» вырисовывает своего героя в спокойном ритмечистом литературном стиле, чем-то неуловимо похожим на «Стоунера» американского писателя Джона Уильямса.

Александр Николаевич Клочков , Анатолий Бузулукский , Вадим Шамшурин , Коллектив авторов , Сергей Прудников

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги