Геморрой, или Двучлен Ньютона

Словом, я чувствовал себя как старец накануне исповеди. Точно, мне необходимо исповедаться. Когда Дед наконец пришел, я пристал к нему с вопросами. Он готовил ужин, а я сидел, смотрел, как ловко все у него получается, и типа задавал ему абстрактные вопросы, хотя на самом деле пытался нащупать внеконтекстные ответы.

– Ты счастлив, Дед?

Он шлепнул котлету на сковороду и сказал:

– Был. – Потом прикрыл сковородку крышкой, полез в холодильник за овощами и продолжил головой к морозилке, задом ко мне:

– Ты это из-за Лизы?

Я чуть не свалился со стула – про Лизу я совсем забыл. Выходит, Дед в курсе. В курсе чего? Надо было нащупывать очень осторожно, потому я ждал продолжения. Кажется, он выбрал ту же тактику, и я сделал отвлекающий маневр:

– Дед, я о тебе. Ты счастлив?

Он вынырнул из холодильника и наплел очередную цитату про то, что перманентное счастье свойственно блаженным и идиотам.

– Ладно, – зашел я с другого бока, – ты доволен жизнью? Тебе интересно жить?

Он задумался и, нарезая огурец, медленно сказал:

– Чтобы понять, что был по-настоящему счастлив, надо стать по-настоящему несчастным. – Я кивнул, потому что понял, он имеет в виду свою короткую жизнь с моей неизвестной бабкой и ее скоропостижную смерть от передоза. Дед продолжал: – Что до интересно или нет, то мне интересно. Я жил в век научно-технического прогресса, когда скорость развития человечества сорвалась с цепи. И дожил до Интернета и нанотехнологий. Я родился в уникальной стране, поднявшейся с нуля до заоблачных высот. В прямом смысле. Ведь эта страна первой вышла в космос. Я видел абсурдное крушение этой великой и могучей державы, распад, казалось, незыблемого миропорядка, девальвацию традиционных ценностей и зарождение аморального мироустройства. На моем веку сменилось столетие и тысячелетие…

– Ау, Дед, – сбил я его пафос, – ты не на лекции в почившем в бозе обществе «Знание». Я тя по-человечьи спрашиваю, а ты мне про «космические корабли, бороздящие просторы Вселенной». Я уже давно не Шурик, да и тебе роль Пуговкина смешна. Тебе конкретно что дал весь этот шуршащий пафос?

– Этот шуршащий пафос сделал меня тем, кто я есть. И я ему благодарен. Благодаря ему я понимаю и переосмысливаю историю.

– И что с того? Ты даже в Бога не веришь! Ты и не верующий, и не атеист, и не агностик. Когда Бог тебя спросит…

– Ни о чем Он меня не спросит, – нахмурился Дед, – Он и так все знает, а ты скажи прямо, что тебя грызет?

– «Невыносимая легкость бытия», – вздохнул я.

– Типун тебе на язык! Может, это Бог как раз и дал тебе за все наши страдания. Коль уж дети не ответственны за прегрешения отцов, то иногда их можно поощрять.

– А у тебя так много прегрешений? – спросил я и подумал, что вопрос дурацкий, ибо всегда можно ответить: «Кто без греха, пусть первым бросит камень». Но Дед не воспользовался библейской подсказкой и неожиданно хмыкнул:

– Да уж похиппарил я вволю.

Я решил, что не стоит ломать Дедов настрой, выпытывая, что там с Лизой, и мы с кайфом провели мужские посиделки.

Где-то часам к десяти позвонил Степка и заговорщическим тоном напросился в гости. Дед уже отчалил к кому-то на юбилей, делать мне было нечего, и я даже обрадовался. Степка почти ворвался в квартиру, хотя изо всех сил пытался придать себе значимость и степенность – кстати, что-то новенькое.

Как дрянной сыщик из дрянного детектива, он прошелся по всем комнатам, даже в холодильник заглянул. Несмотря на это, зачем-то поинтересовался, дома ли Дед, и наконец причалил в моей комнате. Плюхнулся на тахту и выжидательно уставился на меня. Аналогичный маневр повторил и я. Степка сдался первым, хотя его распирало от желания услышать мои вопросы. У меня же их просто не было, почем я знаю, какого фига он приперся.

– Эта высокая роскошь тот еще фрукт! – наконец выпалил он.

– Чиво? – не понял я, потому что действительно не понял.

– Таво! Элис твоя – та еще штучка!

– Я утверждал обратное? – остудил его я.

– Ну тебя! Я три дня таскаюсь у нее на хвосте, а он Младенца Гарольда изображает.

– Каво?

– Чиво-таво-каво! Достал своими глупостями! Я юзил-юзил, а ты, как всегда, все в делит и новый файл.

– Степка, не играй в мои игры. Какой еще младенец?

– Чайлд Гарольд. Персонаж такой – надменный и холодный. Тебе что, серьезно пофиг, что я надыбал?

– Идиот! Тебя кто-нибудь о чем-нибудь просил?

– Ну, я же не дурак, я сам все понял. Ты пригласил меня в кафе, показал Элис, поперся к ней, ясен перец зачем. А я в это время парился в машине. Потом вы друг за другом потащились каждый на своей тачке на другой конец города, потом…

– Степка, – взмолился я, – чем мне поклясться, что это роковая цепь случайностей. Ну, зависнуть мне как ржавый комп на месяц без секса, если я пригласил тебя в тот сакраментальный день из прагматичных соображений.

– А зачем тогда? – вылупился он.

– Да говорил же тебе – высокая роскошь общения. Сент Экс и прочая, и прочая.