Ген. Очень личная история

Свое предложение ученые направили в Консультативный комитет по рекомбинантной ДНК (ККР) – консорциум, основанный на базе НИЗ в ответ на асиломарские рекомендации Берга. Известный суровостью надзора, консультативный комитет сторожил вход в каждый эксперимент, касавшийся рекомбинантной ДНК (комитет так зверствовал, что получить одобрение от него, по выражению ученых, было все равно что «пройти через дыбу»). Как, собственно, и ожидалось, ККР категорически отклонил протокол[1093], сославшись на неполноту исследований на животных, едва уловимый уровень доставки гена в стволовые клетки и непредоставление детального описания эксперимента, хотя и отметил при этом, что попыток переноса генов в тело человека никогда раньше не предпринималось.

Андерсон и Блейз решили протокол пересмотреть. Хоть и с неохотой, но они признали справедливость решения ККР. Едва уловимый уровень инфицирования стволовых клеток костного мозга векторным вирусом был очевидной проблемой, и результаты испытаний на животных уж точно не ободряли. Но если стволовые клетки использовать невозможно, как тогда генотерапия вообще может рассчитывать на успех? Стволовые клетки – единственные клетки организма, способные возобновляться и тем самым обеспечивать долговременное решение проблемы генной недостаточности. Внедрить гены в тело человека можно, но без модификации возобновляющихся или долгоживущих клеток эти гены в конечном счете канут в небытие вместе с несущими их клетками. Гены-то внутрь попадут, а вот терапии не будет.

Той зимой Блейз, размышляя над проблемой, нашел возможное решение. Что, если вместо внесения генов в кроветворные стволовые клетки они просто возьмут готовые Т-клетки из крови ADA-дефицитных пациентов и поместят вирус в них? Это будет, конечно, не такой радикальный и долгоиграющий эксперимент, как модификация стволовых клеток, но гораздо менее опасный и легче реализуемый клинически. Т-клетки можно отбирать из периферической крови, не тревожа костный мозг, да и живут они достаточно долго для того, чтобы произвести белок ADA и компенсировать дефицит. Хотя эти клетки неизбежно будут из крови исчезать, ничто не мешает проводить процедуру снова и снова. Ее нельзя расценивать как полноценную, окончательную генетическую терапию, но все же она будет доказательством самого принципа, вдвойне облегченной версией генотерапии.

Андерсон сопротивлялся. Если ему суждено запустить первые испытания человеческой генотерапии, то он хотел бы добиться окончательного решения вопроса и возможности навсегда оставить свой след в истории медицины. Сперва он сильно противился, но в конце концов принял логику Блейза и уступил. В 1990-м коллеги вновь обратились в комитет. И вновь получили жесткий отказ: у Т-клеточного протокола усмотрели еще меньше обоснований, чем у первоначального. Андерсон и Блейз предложили изменения процедуры, потом изменения изменений. Шли месяцы, а решения все не было. Летом 1990-го после продолжительной серии дебатов комитет дал наконец согласие на испытания. «Доктора ждали этого дня тысячу лет», – сказал председатель ККР Джерард Макгаррити. Надежды остальных членов комитета на успех были менее радужными.

Андерсон и Блейз искали детей с дефицитом ADA для своих испытаний по всем больницам страны. В Огайо они натолкнулись на настоящий клад – целых двух пациенток с генетическим дефектом. Первой была высокая темноволосая девочка по имени Синтия Катшелл. Второй – Ашанти де Сильва, четырехлетняя дочь химика и медсестры, выходцев со Шри-Ланки.

Пасмурным сентябрьским утром 1990-го Ван и Раджа де Сильва, родители Аши, привезли свою дочь в НИЗ в Бетесде на первую встречу с Андерсоном и Блейзом. Аши тогда уже исполнилось четыре. Она была застенчивой и нерешительной девочкой с блестящими волосами, подстриженными «под пажа», и тревожным лицом, которое могло внезапно озаряться улыбкой. Когда подошли ученые, девочка отвернулась. Андерсон отвел ее в сувенирный магазин при клинике и предложил выбрать себе мягкую игрушку. Аши предпочла кролика.

Вернувшись в клинический центр, Андерсон ввел катетер в одну из вен Аши, отобрал образцы ее крови и торопливо отнес их в свою лабораторию. За следующие четыре дня 200 миллионов ретровирусов в мутном супе смешали с таким же количеством Т-клеток, выделенных из крови Аши. После заражения клетки отправили расти в чашки Петри, где они формировали роскошные пласты все новых и новых потомков. Количество клеток удваивалось ежедневно и еженощно в тихом, влажном инкубаторе в здании номер 10 клинического центра – всего в паре сотен метров от лаборатории, где Маршалл Ниренберг почти ровно 25 лет назад разгадал генетический код.