Ген подчинения

— Нет, что вы, у Славика занятия завтра, по расписанию, — вежливо проговорил Пожарский. — Мы пришли повидать саму Марину.

Только тут экономка обратила внимание на меня.

— Добрый вечер, барышня, — сказала она, как мне показалось, немного неприязненно, и не добавила ничего. Даже не предложила мне снять шляпку, хотя крючки для них висели в передней.

Сказав это, экономка уплыла куда-то вглубь дома.

Поймав мой удивленный взгляд, Пожарский пояснил:

— Она приняла вас за конкурентку Марины Бикташевны. Как видите, хозяйка дома относится к ней по-матерински.

А, поняла я, так это была не просто экономка, а хозяйка! Правильно, откуда у репетитора, который принимает учеников на дому, средства на собственные апартаменты, да еще на экономку! Разумеется, она снимает у этой женщины комнату или две.

Мы прошли в общую гостиную — просто, но приятно обставленную — и стали ждать. Минут через десять сверху раздался шум, возбужденные голоса, лай — урок закончился.

В открытую дверь гостиной я увидела двоих черных лабрадоров, которые почти скатились вниз по лестнице. До меня донеслось оживленное обсуждение урока — надо же, речь шла о Большой войне пятьдесят лет назад!

Затем на лестнице послышались человеческие шаги.

— Хорошо, Витя, Маша, надеюсь, вы усвоили материал, — строго проговорил молодой женский голос. — Не выходите на улицу, пока за вами не приехала ваша мама!

— Ну Марина Бикташевна, ну тут же недалеко совсем! — проныл взрослый женский голос с совершенно детскими интонациями.

Впрочем, Славик тоже говорил взрослым голосом. Это беда генмодов: живут они примерно столько же, сколько люди, а вот физически взрослеют, как животные — за год-два. Конечно, ничему стоящему выучиться они не успевают, поэтому родители их держат, фигурально выражаясь, на коротком поводке еще лет пятнадцать. Насколько я знаю, это очень тяжело: даже человеческих подростков сложно контролировать, а подростки-генмоды частенько бывают крупнее и сильнее родителей!

— Маша, твоя мама мне доверяет, поэтому даже если бы идти было десять метров… О, вот и она!

Раздался еще один звонок. В прихожей раздался приятный женский голос:

— Прошу прощения, Марина, мы задержались, муж непременно хотел зайти… Дети, дети! Потише! Ведите себя прилично!

Раздался шум радостного скулежа, стуканья когтей об пол и хвостов об стену — обычные звуки собачьей радости. Затем семейство покинуло дом, и дверь закрылась.

Преподавательница заглянула в гостиную.

— Вы ко мне? — спросила она удивленно. — Михаил Дмитриевич, что-то со Славиком?

Я пыталась справиться с компульсивным желанием залезть в сумочку за записной книжкой и начать рисовать. Марина Бикташевна Алеева была не то чтобы ослепительно красива, но такое лицо просилось на иконы. Правильная, будто церковный свод, арка бровей, маленький рот, раскосые восточные глаза, фарфорово-смуглая кожа — и над всем этим облако коротких светлых кудряшек.

Смешанными кровями в Необходимске никого не удивишь. Сюда приезжали и селились люди отовсюду — в основном из Сарелии и Каганатов, но хватает выходцев из того же Шласбурга и остальной Долии, а также Галлии и Юландии. Однако впервые мне доводилось видеть такую одухотворенную, запоминающуюся внешность.

И подумать только, что и Полина, и дворецкий Леопольд описали мне эту девушку как «без особых примет, блондиночка такая… глаза… вроде темные». Лишний раз показывает, насколько ненаблюдательны большинство людей.

— Со Славиком все в порядке, — сказал Пожарский. — А вот с его матерью… Скажите, это ведь вы увели Ангелину от госпожи Воеводиной?

Марина и так стояла прямо, но тут она выпрямилась еще сильнее, вскинула подбородок.

— И не стыжусь этого, — сказала она спокойным тоном.

У нее был хорошо поставленный учительский голос, и мне тут же как-то само собой захотелось стать на ее сторону.

Пожарский вздохнул.

— Марина! Вы же понимаете, что поставили под угрозу дело моей жизни?

Глаза Марины сузились.

— К вашему сведению, — отчеканила она, — я не собиралась ее похищать. Сперва я хотела просто посмотреть, как с ней обращаются! Славик очень переживал, что ему не дают больше видеться с мамой. Но то, что я там увидела, лишило меня права медлить!

— Что вы там увидели? — удивился Пожарский. — Неужели Полина пренебрегала собакой?

— Пренебрегала! Да она над ней откровенно издевалась! Держала ее в тесных ящиках на заднем дворе, била… Вы бы слышали, что она говорила при этом! Она только не хотела, чтобы по внешнему виду собаки что-то было понятно, потому что рассчитывала продать ее подороже!

Пожарский казался пораженным.

— Марина, вы уверены? С чего бы ей так поступать? Да, барышня Воеводина никогда не питала любви к животным, но от равнодушия до жестокости…

— Рукой подать! — твердо закончила Марина за него. — А если вы за столько лет знакомства с нею не заметили, что она ревновала отца к его питомцам, то, значит, вы не столь наблюдательны, как льстите себе!

Да, от этой женщины можно было оробеть! Невысокая, ниже меня ростом, совсем молодая — лет двадцати пяти, не больше, — она отчитывала Пожарского, как школьника.