Ген подчинения

«Он как будто уже в мэры баллотироваться собрался», — подумала я с удивившей меня саму смесью неприязни и некоторого восхищения. Я не любила политически заряженные речи — а кто любит? Однако Орехов, как мне показалось, говорил искренне.

Разговор потек дальше. В основном вопросы задавала Жанара, порой вклинивался Пастухов.

По словам Орехова, переговоры со Стряпухиным шли давно, уже несколько месяцев. Основное препятствие состояло в том, что инженер никак не мог изготовить рабочий прототип: его идея требовала оборудовать полноценную автоматическую линию, а это влекло значительные расходы. Причем расходы, которые Орехов не мог утвердить самостоятельно.

Все это время они дорабатывали идею, готовили чертежи, которые должны были убедить Татьяну Орехову, искали экспертов-инженеров, которые согласятся поручиться своей репутацией, что этот проект заработает… В общем, хлопот было множество.

— И теперь все пропало, — вздохнул Орехов.

— Почему пропало? — спросил Мурчалов, хотя мне показалось, что шеф на самом деле понимал, почему, а спрашивал для того, чтобы привести разговор туда, куда ему хотелось — есть у него специальная испытующая интонация для таких случаев. — Чертежи полиция, конечно, пока забрала как вещдоки, но рано или поздно отдаст. Договоритесь с наследниками, найдете других талантливых инженеров…

— Боюсь, без Иннокентия Павловича ничего не выйдет, — Орехов покачал головой. — Он был двигателем этого проекта, он не боялся угроз. На него я мог положиться, мог быть уверен, что он воплотит его и не дрогнет. Кто-то другой на его месте… — он сделал многозначительную паузу. — Боюсь, я не смогу санкционировать такие траты. А даже если бы я мог, моя матушка на это точно не согласится. С Иннокентием Павловичем она встречалась лишь один раз, но успела проникнуться к нему симпатией. Он был крайне энергичным и заразительным человеком.

— Так, а вот насчет угроз давайте поподробнее! — вступил Пастухов. — Что за угрозы? Кто-то угрожал Стряпухину?

— И Стряпухину, и мне, — кивнул Орехов. — Нет, то были не угрозы физической расправы, скорее… скажем так, намеки, — он мимолетно скривился. — Видите ли, его изобретение несло не одно сплошное благо, как может показаться. Среди прочего оно обещало оставить без работы многих сотрудников.

— Но почему? Вроде бы наоборот…

— Там, где раньше для сборки, скажем, той же печатной машинки требовалось десять человек, теперь справятся двое, приглядывающие за автоматами… Ну, может быть, не двое, но пятеро, — тут же поправился Орехов. — Разумеется, будет какой-то переходный период, оборудование нужно довести до ума, и оно, согласно нашим расчетам, будет стоить очень дорого, в краткосрочном периоде — значительно дороже найма. Но мы знали, что последуют социальные потрясения. Иннокентий Павлович имел несколько неприятных разговоров с представителями профсоюзов после того, как информация о нашей сделке просочилась в прессу. Я же подвергался давлению с другой стороны: многие промышленники дали мне понять, что если Ореховы собираются войти в производство, то им стоит играть по установленным правилам, а не пытаться задать свои.

— И что вы им сказали? — заинтересовалась Салтымбаева.

— Одному господину посоветовал нового портного, — уголок рта Орехова дернулся вверх. — Другому предложил еще кофе. Кстати, не хотите ли еще чаю? Я смотрю, ваша чашка совсем опустела.

Инспектор кивнула, и Орехов подлил ей чаю.

— Материал о готовящейся сделке опубликовала Виктуар Хвостовская, насколько я помню, — заметил шеф. — Как она получила эту информацию?

— Если бы знал, постарался бы этого не допустить, — Орехов развел руками. — Мадам Хвостовская, к несчастью для меня и моих коллег, дивно хороша в своей работе. Уже не первый раз от нее страдаем.

Вот это новость! Оказывается, это Виктуар опубликовала информацию о сделке. Как же мне это на глаза не попалось, я слежу за всеми ее публикациями. Если бы я могла так же складно говорить и так же легко располагать к себе людей, как Хвостовская, я бы пошла в журналистику, честное слово.

В этот момент в полуоткрытую дверь гостиной влетел огромный черный ворон — безошибочно ворон, а не грач, не галка и не иная черная хищная птица. Он опустился на плечо Орехова и уронил конверт, который держал в клюве, ему на колени. На груди у ворона красной каплей горел небольшой рубин на серебряной цепочке: многие птицы-генмоды любят украшения.

— Здравствуйте, господа, — сказал ворон холодным бесцветным тоном, в котором чувствовался слабый иностранный акцент. — Прошу прощения за вторжение, но Никифору Терентьевичу необходимо увидеть это незамедлительно. К тому же, сообщение имеет касательство до вашей беседы.

— И я рад вас видеть, Фергюс, — сообщил ему Василий Васильевич. — Как я вижу, вкус вам не изменяет. Это «Краса Арсаина», не так ли?

Я поняла, что шеф говорит о рубине. И еще я поняла, что передо мною тот самый непроходимый секретарь Орехова.

— Именно, — Фергюс посмотрел на Василия Васильевича крайне холодно.