Я был уверен, что она погибла. На улице все еще холодно; да, днем сосульки уже начинают таять, но ночью погода еще совершенно зимняя. У девчонки не было ни теплой одежды, ни обуви. А главное — у нее нет соображения, она не умеет выживать сама по себе, вне данного приказа. Ей не отдали приказа поесть — наверняка она и не ела. Не отдали приказа попить — не пила.
Без воды человек может прожить три дня. Ребенок наверняка меньше…
Но все же мысль о девочке, которая, может быть, бродит по Оловянному концу, никак не давала мне покоя. И еще не давала покоя мысль об эксперименте, который хотела провести Серебрякова — мол, контрольная булавка может обратить волю генмода на самого себя, позволить ему самому стать собственным хозяином…
В общем, дивясь собственной глупости и сентиментальности, я раздобыл контрольную булавку (что само по себе было непросто!) и отправился договариваться с крысами по рецепту Елены. Только я сформулировал свой заказ иначе. Не стал просить их показать мне что-то на карте; сказал — просто отведите меня к голубоглазой девочке, которая живет одна на улицах Оловянного конца.
…Я был абсолютно уверен, что ничего не выйдет. Либо крысы не найдут никого, либо найдут какую-то другую беспризорницу. Либо девчонку уже подобрали на улице и определили в какое-нибудь медицинское заведение, как явно помешанную. Никто ведь не догадается, что она генмод.
Но мой небольшой крысиный отряд привел нас с Прохором в какой-то закуток позади Третьей башни, заваленный разбитыми ящикам и картонными коробками. Рыжая крыса-предводитель юркнула в щель между ящиками, образовавшими подобие норы, потом высунула оттуда нос — ну, дескать, что же ты не идешь?
Я нерешительно приблизился.
Из-под ящиков дохнуло ароматами помойки и немытого тела. А еще — выглянули знакомые голубые глаза.
Когда девочка увидела меня, глаза эти расширились. Она немедленно вылезла из-под коробок на белый свет. За две недели одежда ее успела превратиться в неопрятные лохмотья, волосы растрепались. К тому же, она где-то обзавелась дырявым тулупчиком мехом наружу — в общем, девочка производила впечатление еще большего чудовища, чем когда я видел ее в последний раз.
И это чудовище немедленно схватило меня вонючими грязными лапами с обломанными ногтями, подчиняясь отданному приказу!
— Прохор! — крикнул я. — Булавку!
Моего слугу не надо было просить: он уже держал булавку наготове и быстро прижал ее к щеке девочки. Всего несколько секунд — и настройка произошла: ребенок утих, ожидая новых приказаний.
Не скажу, что я особенно пострадал за эти несколько секунд: девочке ведь никто не отдавал приказ меня убить, поэтому держала она меня крепко, но так, чтобы не причинить вреда. Однако все равно они показались мне вечностью. А что если бы булавка не сработала?
— Ну вот, — сказал Прохор. — Что теперь?
— Пока на эту булавку настроен я, — ответил я. — Я буду отдавать девочке приказы. Приведем ее домой, отмоем… Потом попробуем перенастроить булавку на нее саму. Должно получиться.
— А если нет? — спросил камердинер.
Спросил без осуждения — мол, ему все равно, что я буду делать с генмодом-ребенком, если не выйдет.
— Ну, как реанимировали первых генмодов… — вздохнул я. — Запирают в темноте со звукоизоляцией, ждут, пока действие последнего приказа выветривается, потом начинают понемногу формировать личность…
Конечно, кормить такого генмода через силу и убирать потом в такой камере приятного мало, но что делать? В конце концов, надеяться больше не на кого — собственные создатели этого ребенка предали. Как и всех нас.
В следующий раз я навестил Анну только через неделю после того случая, решив о своем визите не предупреждать. Мне хотелось оценить масштабы катастрофы.
Дело в том, что я так и не собрался нанять ей горничную — ни с помощью Прохора, ни сам. Я подозревал, что после окончания дела Кахетьева она вновь зароется в работу и вернется к прежним привычкам.
Для чистоты эксперимента я даже отправился к Анне без своего камердинера, чтобы он не сбил мне воспитательный эффект и не начал говорить, что пусть лучше занимается своей живописью. Для этого мне пришлось обратиться в агентство по найму слуг — должен с неохотой заметить, что телефон сделал этот процесс удобнее. Более того, я смог отпустить этого агента по переноске котов около Аниной двери, сообщив ему, что обращусь к его работодателям, когда мне понадобятся услуги по возвращению домой.
«А вообще-то, — подумал я, — можно будет попросить и саму Анну — наверняка она с удовольствием еще раз оценит кулинарное искусство Антонины».
Сперва я подумал, что знакомая мне по прошлому разу ситуация повторяется: как я ни звонил в дверь, никто и не думал мне открывать. Однако вскоре терпение было вознаграждено: в прихожей раздались торопливые шаги, и дверь отворилась.
На пороге стоял Эльдар Волков.