Хотя многие слушали; даже шеф, который взял с собою Прохора, чтобы я могла «вдоволь повеселиться», по его собственному выражению, и сейчас сидел у него на руках, выглядел растроганным.
Но мне интереснее было смотреть на молодых — а они правда выглядели молодо, Орехов не казался старше своей невесты ни на день. Маринино белое платье с красными акцентами на юбке и рукавах шло ей чрезвычайно. Даже рубины у нее в ушах, которые показались мне куда более холодными, когда я их мыла, вспыхивали в ярком свете осеннего солнца теплым алым огнем. Бутон розы, приколотый у Марины на груди (в соответствии с первоначальной задумкой, он должен был стать единственным ее украшением) не соперничал с этими рубинами, а дополнял их. В общем, получилось неожиданно гармонично: нельзя сказать, чтобы Марина поступилась своими идеями, лишь бы потрафить будущей свекрови!
Кстати о Татьяне Афанасьевне. Богатейшая женщина Необходимска не стояла, как большинство присутствующих, а сидела — точнее, восседала — в глубоком, похожем на трон кресле, развернутом вполоборота к жениху и невесте. Создавалось ощущение, что все действо развивается исключительно ради нее.
Она была одета в платье из черно-золотого бархата, волосы прикрыты старомодной штучкой из белого кружева — понятия не имею, как она называется! Татьяна Афанасьевна родила сына поздно, сейчас ей уже заходило под семьдесят, но в этом помпезном наряде она выглядела старше… или, скорее, так: она выглядела женщиной без возраста.
Впечатление усиливал и секретарь Орехова, Фергюс Маккорман — черный ворон-генмод, — который пристроился у нее на плече, как на насесте. Все это делало матушку Орехова главным претендентом на роль злодейки в любой пьесе… ну или главным претендентом на роль неоднозначного персонажа в любом литературном произведении.
Это впечатление усиливали также перстень с крупным черным камнем (понятия не имею, что за камень может достигать такой черноты, но держу пари, что это не какой-нибудь обыкновенный агат, а, может быть, даже бриллиант или особой темноты сапфир) и трость с гнутой рукоятью, украшенная объемным орнаментом в виде виноградной лозы. Тоже само по себе произведение искусства.
Разглядывая весь этот ансамбль, я задумалась, во-первых, на кого на самом деле работает Маккорман, а во-вторых — с какими такими загадочными целями эта женщина могла прислать Марине три драгоценных гарнитура? Если она и была довольна тем, что Марина, вопреки своим убеждениям, надела подаренные ею серьги, то ни единым движением, ни единой морщинкой этого удовольствия не проявила.
Мне казалось, что во время церемонии она может начать грозиться или демонстративно стучать тростью по полу, но ничего подобного: матриарх Ореховых ни словом не возразила, и когда Никифор изрек свое согласие на брак, даже достала откуда-то снежно-белый кружевной платочек и промокнула им совершенно сухие глаза. Очевидно, официально высказывала благоволение!
После согласия Орехова церемония — к счастью, недолгая, короче, чем та пара церковных служб, на которых мне приходилась бывать — официально завершилась. Но потянулась ее самая длинная и нудная часть: поздравления гостей!
Все подходили по очереди, в соответствии со списком, который оглашал слуга в алом камзоле, немедленно вышедший к арке бракосочетания; целовали невесту в щеку, пожимали Орехову руку.
Мы с Прохором и шефом отошли в сторону, где у стены стояла низкая оттоманка; Прохор опустил на нее шефа, и тот, полускрытый портьерой, немедленно взвыл:
— Прохор! Подклейте мне кисточки на ушах, быстро! Я чувствую, они вот-вот упадут! А вы, Аня, стратегически встаньте, прикройте нас юбками! Я не могу позволить, чтобы меня увидели таким!
Скрывая улыбку, я встала, как просил шеф. К счастью, со своим чутьем он выбрал как раз нужный момент: на нашу маленькую компанию никто не смотрел. Ну… почти никто. К своему удивлению — и удивившей меня радости, — я заметила, как к нам проталкивается Эльдар Волков.
— Нет, — сказала я ему вместо приветствия, — я не возьму твой подарок, чтобы ты мог немедленно уйти, не поздравив Марину! Задержись еще немного, ей будет приятно.
(Воруя — ну ладно, выпрашивая — бутерброды, мы как-то незаметно успели перейти на «ты».)
— Я не об этом… — начал он. — Послушай, я не знаю, может быть, это пустяк…
Тут слева от Эльдара из толпы вынырнул еще один гость, который некстати заинтересовался нами — невыразительный лысый человек в старомодном, хотя и дорогом черном сюртуке.
— Прошу прощения! — он попытался заглянуть через мое плечо, чтобы поймать взгляд шефа.
Шеф сделал вид, что не расслышал и не заметил. К счастью, Прохор уже закончил свои манипуляции с клеем и искусственным мехом, но, конечно, Василий Васильевич был не в духе после чуть было не случившегося конфуза.
— Прошу прощения, — повторил господин в сюртуке настойчиво. — Вы сыщик Мурчалов? Вы представляете интересы господина Орехова?
Поняв, что от назойливого господина не отделаться, шеф сердито ответил: