Ген свободы (СИ)

Подножие арки крепилось к полу дирижабля массивными болтами. У низа левой дуги, к которой я подошла, гудела еще одна черная коробка, от нее по полу змеились провода. Вверх от коробки тоже уходили провода, они опутывали арку и кончались в следующей черной коробке, закрепленной выше.

Наверное, в этих коробках и скрывались настоящие конструктивные элементы арки. Сама металлическая конструкция, скорее всего, служила просто гигантской антенной…

Может быть, лучше не перерезать провода — вдруг ударит током! — а разрушить один черный ящик. Может быть, этого будет достаточно.

Я сделала еще шаг ближе к арке… И вдруг разглядела латунную табличку, приваренную на переднюю стенку ящика.

«Лаборатория И. Стряпухина, — гласила табличка. — Опытный образец № 43.1-б. Не вскрывать!»

Надо же! Так автором арки был Стряпухин, инженер, убитый кем-то — как считал шеф, по заказу Соляченковой — прошлой осенью! Мы-то думали, Соляченкова убрала его, поскольку он стремился нарушить сложившееся в городе равновесие, обеспечив генмодов работой, уже даже заключил контракт с Ореховым… Но, выходит, причина была вовсе не в этом! А в том, что он работал и на Соляченкову тоже. Возможно, он пригрозил сдать ее властям. Возможно, запросил слишком много денег. Или она устранила его, чтобы держать это изобретение в секрете…

Все это я поняла за доли секунды, но тут же сообразила, что в данный момент личность создателя арки не имела никакого значения. Правда, я успела смутно порадоваться, что на сей раз это не Златовский — он мне уже неимоверно надоел. Хотя, если подумать, наверняка без Златовского тут тоже не обошлось. Он же занимался выведением новых генмодов, а значит, изучал и способы воздействия на них.

Ладно, кто бы ни приложил руку к этому адскому устройству, после того, как к нему приложу руку я, создатель не узнает свое детище!

— Похоже, арка действует как антенна, — сказал Орехов, встав рядом со мной. — Если вывести из строя хотя бы один из ящиков, это должно разбалансировать элементы.

— Я тоже так подумала, — сказала я. — Можете дать мне вон тот гаечный ключ со стены?

Вдоль стен тут было развешено немало инструментов, но гаечный ключ, на который я показывала, наверное, мог бы считаться могучим прародителем всех гаечных ключей на свете. Подозреваю, чтобы в самом деле им что-то откручивать, его нужно было кантовать вдвоем. Но я не собиралась крутить с его помощью гайки.

Орехов послушался — ему удалось снять массивную железяку со стены не без труда.

— Вы уверены… — начал он.

Но я легко перехватила у него гаечный ключ плохо гнущимися руками. Есть своя прелесть в том, чтобы быть марионеткой — боли не чувствуешь совершенно. В том числе и боли в перетруженных мышцах.

Размахнувшись изо всех сил, я обрушила металлическую дуру на черную коробку. Да здравствует закон рычага!

То ли металл оказался мягче, то ли сил у меня нашлось больше, чем я думала, но передняя крышка моментально прогнулась с приятным для моего слуха скрежетом. Глубокая получилась вмятина!

Я ударила еще раз и еще, не замечая даже, как меня с каждым ударом отпускает отвратительное, противоестественное чувство давления. И за мать мою пробирку! И за отца моего скальпеля! И за беднягу Пожарского, который понятия не имел, небось, какую мину замедленного действия носит в генах! И за Ксению Мягколап, которая вынуждена жить на правах домашнего животного! За Эльдара Волкова и прочих оборотней, которые обитают среди нас, скрывая кто и что они такое! За нас всех, связанных общей бедой своего происхождения, единой несвободой, скрытой в самых клетках нашего тела!

И плевать, что черная коробочка уже слетела с арки и лежит на полу, явив миру переплетенные провода и непонятные детали своих внутренностей. Арка еще стоит! А у меня в руках огромный рычаг, с помощью которого, если постараться, можно перевернуть Землю. Так почему я должна останавливаться?

Мы все будем свободны! Все!

— Анна, Анна, довольно! — Орехов, к счастью, не пытался перехватить мою руку: в моей экзальтации я бы, пожалуй, и его могла ударить.

Но голос его звучал по-настоящему встревоженно: никогда прежде я его таким не слышала. И это заставило меня немного опомниться.

Я сконфуженно опустила гаечный ключ, только сейчас заметив, как сильно болят руки и плечи, как я умудрилась вспотеть и как ужасно подводит голодом живот — до тошноты. Все правильно, из-за дурноты мне даже в голову не приходило, что можно поесть. А тело между тем расходовало энергию.

Тут я услышала возглас на юландском — один из матросов за моей спиной словно бы пытался кого-то остановить. Я совсем не знаю юландского, но тут ясно было по интонации. Орехов, который этот язык немного знал, вздрогнул. Потом матрос повторил то же самое на сарелийском:

— Мадам, сюда нельзя… Мадам!

Бахнуло, словно бы сработала трещотка.