Однако гораздо больше меня заинтересовало то, что арка гудела и тихонько потрескивала. То, что я приняла за декоративные плафоны по ее сторонам, вдруг начало искрить…
Да уж, искры на борту дирижабля — последнее дело! Почему никто не несется сюда с огнетушителями?
Я сделала шаг вперед, намереваясь схватить с ближайшего стола графин и опрокинуть воду из него на плафон. Вероятно, это был глупый поступок — кто знает, не замкнуло бы плафон еще сильнее, — но все равно ничего у меня не получилось.
Меня настигла волна сильнейшей дурноты, голова закружилась и в глазах на секунду померкло.
Это была не просто дурнота, это была ужасно знакомая дурнота, что сжимает сердце когтистой лапой…
— Анна, что с вами?
Только услышав голос Орехова и почувствовав его ладонь на своем плече, я осознала, что упала на колени. Надо же!
— Н-не знаю, — пробормотала я, рефлекторно стискивая брошь с голубым топазом, скалывавшую воротник.
Но я знала. Кто-то подавал сигнал контрольной булавке. Очень сильный сигнал, ненаправленный, и без всякой конкретики, без чего-то похожего на внятный приказ. Иначе моя доморощенная защита в виде броши, которая позволяла мне самой контролировать собственное тело, не сработала бы.
— Вам дурно? Идти можете?
Не знаю, что я ответила на этот вопрос. Вероятно, ничего хорошего, потому что пол вдруг ушел из-под моих коленей и ладоней. Слегка закружилась голова, и я поняла, что меня несут.
— Что с ней? — спросил взволнованный голос шефа.
— Похоже на удар током, — ответил Орехов. — На вопросы только мычит. Может быть, язык отнялся. Расступитесь! Человеку плохо!
«Нет, — подумала я, — в том-то и дело, что не совсем человеку».
Кто-то нашел способ прицельно воздействовать на генмодов. Нет, поняла я меньше чем через секунду, на генмодов с геном подчинения! Иначе шеф бы почувствовал тоже.
Я еще не знала, при чем тут дирижабль и Соляченкова, но была железно уверена, что она здесь замешана.
Как мы покинули «Прогресс», я не помню.
Глава 18
Поступь прогресса — 4
На следующее утро к нам явился Орехов.
Его визита мы не ждали: встав позже обычного после треволнений вчерашнего вечера, мы с шефом только заканчивали утренний чай. Мы не торопились, потому что к шефу, как правило, так рано клиенты не приходят.
Оба мы пребывали в задумчивости: я пыталась уговорить себя, что мои подозрения об участии Златовского не оправданы. Ну в самом деле, он все-таки биолог, а не инженер! Кто бы не собрал эту излучающую арку, был инженером.
Шеф, очевидно, напряженно обдумывал примерно то же самое.
Со стороны мы, должно быть, представляли собой весьма идиллическую картину. Васька, уже допускаемый к завтраку, не интересовался ни чаем, которым я пила, ни газетой, которая лежала на столе перед его отцом, а мирно посапывал у меня на коленях, свернувшись в ярко-рыжий клубок. В недавно вымытое приходящей горничной под чутким руководством Антонины окно особенно весело и празднично, по-весеннему, лился яркий солнечный свет. Казалось бы, в такой обстановке только радоваться жизни!
Но на душе ни у меня, ни у шефа не было легко.
Вчера, когда мы вернулись с дирижабля и я немного пришла в себя, мы обсуждали проблему арки и странного плана Соляченковой допоздна; шеф отправил записки Пастухову и еще кое-каким своим знакомым. Пастухов явился лично, они о чем-то довольно долго говорили в кабинете. Мне было страшно любопытно, но на меня навалилась ужасная усталость — то ли после обилия впечатлений, то ли после воздействия арки, — и я заснула прямо в кресле в гостиной. Пришлось Прохору осторожно будить меня и в полусонном состоянии провожать наверх.
За завтраком шефу удалось в общих чертах ввести меня в курс дела: особа, которая баллотировалась в мэры и которая частично проплатила прием на дирижабле, действительно один из прикормышей Соляченковой; но что именно затевала депутатша, кто смонтировал эту арку на дирижабле и что она делает, оставалось загадкой.
Пастухов, пообщавшись с Мурчаловым, тут же на ночь глядя получил разрешение на обыск и вместе с напарницей, инспектором Салтымбаевой, явился на «Прогресс». Однако это ни к чему не привело: арка уже была разобрана в целях противопожарной безопасности. По словам капитана дирижабля (которого, кстати, я так и не увидела), она представляла собой всего лишь декоративную конструкцию, которая должна была в кульминационный момент вечера засветиться разными огнями. Таковой она и проходила по документам.
Пастухов действительно уловил на борту запах эннония, который мог бы ассоциироваться с контрольными булавками, но он был очень слаб, и, в принципе, мог действительно исходить от гондол с двигателями: в них применялись очень небольшие фрагменты этого минерала для увеличения подъемной силы.
В общем, генмодам Необходимска было ясно, что Соляченкова что-то затевает. Однако что именно и каким образом — оставалось под большим вопросом.
У меня же кроме этого остался на душе какой-то осадок, и я никак не могла сообразить, в чем же тут дело…