ГенАцид

– Уезжать, говорю, собирается.

– Да я понял. Куда?!

– Не волнуйтесь, это после Нового года. Пока здесь.

– Ясно. Ты его держи на коротком поводке. Чтоб раньше времени не смылся. А то приедет комиссия, им нужен какой-нибудь человечек, чтоб в этом деле сек.

– Да никуда он пока не денется. Он мне сам сказал, что доведет указ до конца.

– Надеюсь, что до победного. И вот еще что. Отчет мне подготовь за последние две недели. Начиная с собрания. Всё. Отбой.

Связь Митрохин всегда прерывал резко, без прощаний, как будто и вправду сидел в окопе под бомбами.

«Чтоб тебя накрыло!» – швырнул трубку Бузунько и сам закричал:

– Сержант!

В дверях появился встревоженный Черепицын.

– Слушаю, товарищ майор.

– Ты это. – Бузунько почесал лоб. – Что у нас с мужиками? Что там еще за «экзамен» такой?

– Игра, товарищ майор.

– И что за игра?

– Пропускают по сто грамм, читают свой текст. Потом снова сто грамм. И так, пока кто-то не сделает первую ошибку... ну или свалится под стол.

– Ничего себе игра. Дочки-матери прям. Нельзя ли этот процесс как-нибудь проконтролировать? А то сопьются к чертовой матери до комиссии. А мне нужен показатель!

– Никак нет, товарищ майор.

– Что значит «нет»? Не сопьются, думаешь?

– Нет, в смысле нельзя проконтролировать. Разве что сухой закон принять.

– Может, посоветуешь еще комендантский час ввести?

К каверзным вопросам подобного характера Черепи-цын давно приспособился и имел против них универсальное средство.

– Не могу знать, товарищ майор, – гаркнул он, вытянувшись в струнку.

Но майор тоже без боя не сдавался.

– А кто может знать?

– Не могу знать, товарищ майор!

– Вот заладил! – плюнул с досадой Бузунько. – И что ты разорался? Не на параде. Вольно. Ты мне лучше скажи вот что. Из деревни никто за последние две недели не уезжал?

– Вроде нет, товарищ майор.

– Вроде я одет по моде, – решил саркастически срифмовать Бузунько. – Ты мне факты давай. Кто-нибудь уезжал?

– Не могу знать. – Но, заметив насупившееся лицо майора, Черепицын поспешно добавил:

– Нет!

– Приезжие были?

– Нет.

– Тема указа не муссировалась между нашими ну и... другими?

– Простите, товарищ майор, что она не делала?

– Муссировалась. Обсуждалась.

– Насколько знаю, нет.

– Ладно. Все, иди, не мозоль глаза. И этого, Поребрикова, отпусти уже, че ему, до Нового года париться, что ли?

Черепицын кивнул головой и вышел.

Бузунько посидел еще какое-то время, позвонил Пахомову, но не застал того дома и закурил. А затем, вздохнув, достал лист бумаги и принялся за составление рапорта о проведенных за последние две недели мероприятиях.

«Главное, чтоб все гладко было, – думал он, стуча указательным пальцем правой руки по клавишам допотопной пишущей машинки марки „Olivetti". – Начальство любит, когда все гладко».

Но гладко бывает, как известно, только на бумаге. Да и то в сказках. Да и то не во всех.

15

Пока майор Бузунько, склонившись над пишущей машинкой, на все лады расхваливал активность, сознательность и энтузиазм трудящихся масс в деле «освоения и сохранения литературного наследия России», в самой деревне произошел неожиданный и неприятный инцидент. На одной из «амбулаторных» (то бишь домашних) посиделок Валере-трактористу расквасили нос. И если б только ему одному.

Начиналось все тихо-мирно, как начинается, впрочем, любое событие, заканчивающееся неожиданным и неприятным инцидентом.

Дело шло к вечеру. Рабочий день уступил место законному досугу, и дядя Миша собрал у себя дома десяток-другой односельчан с целью проведения очередной читки. К мужчинам в этот раз присоединились и несколько женщин. К началу последней недели некоторые большеущерки тоже увлеклись процессом декламации, стали ходить на литературные сборища и вообще всячески активизировали свое присутствие, только разве что в «экзамен» не играли.

Танька сидела рядом с Валерой, с которым у нее к тому моменту сложились самые что ни на есть любовные отношения. А неподалеку от них сидел бывший Танькин воздыхатель Денис, который хоть и слегка ревновал Таньку, но виду не показывал, тем более что она не была «един свет в оконце», случались у Дениса и более страстные «любови». Однако тут примешалось еще кое-что.

Валера, как всегда, на ура читал свою поэтическую «заумь», Гришка-плотник свою «дичь», кто-то читал отрывки из «Онегина», кто-то нес сентиментальный «насморк», даже Катька совершила подвиг, прочтя что-то из Салтыкова-Щедрина. И хотя никто ничего не понял из-за немыслимого количества устаревших слов, из вежливости ей похлопали – бабам вообще хлопали сдержанно. Пришел даже недавно освободившийся из мест заключения Поребриков, который очень неплохо для новичка прочел какой-то рассказ Платонова. Мало кто понял, о чем, собственно, был этот рассказ, но Поребрикова уважали и потому тоже одарили несколькими жидкими хлопками. Валера, как обычно, завершил культурную программу, имея в запасе пару стопроцентных «хитов».