Гендальев

Вдруг Гендальев узнаёт всех троих. Тот что спереди – директор Сочный, тот что сзади – Полуоткатов, а женщина… женщина это Соня Щёчкина! Его Соня Щёчкина!

«Что такое!» – кричит Гендальев.

Сочный и Полуоткатов, продолжая своё дело, одновременно поворачивают к нему лица.

Полуоткатов подносит палец к губам и вытягивает их трубочкой: тсс.

Сочный вскидывает руку вперёд и орёт «Зиг Хайль!»

Их движения становятся более быстрыми, они ускоряются, имея Соню Щёчкину с двух сторон быстрее, быстрее, быстрее.

Гендальев видит, как постепенно Соня Щёчкина срастается со своими любовниками. Сочный и Полуоткатов двигаются настолько быстро, что движение уже незаметно. Они срастаются, они срастаются все втроём! Чёрт! Чёрт! Гендальев открывает рот, но не может закричать!

Что это? Они превратились в сиамских близнецов. Одна половина близнецов – Полуоткатов, другая – Сочный, а Соня, ох бедная Соня, от неё осталось лишь одно лицо. Лицо её перевернулось макушкой вниз и застыло в области гениталий сиамских близнецов Сочный-Полуоткатов.

«Ты меня не любишь!» – канючит перевёрнутое лицо Сони Щёчкиной.

Вдруг между головами сиамских близнецов появляется Григорий Распутин в монашеской рясе и говорит голосом опера Александра:

– Совет да любовь!

Перевёрнутая голова Сони Щёчкиной улыбается похотливой улыбкой и вываливает изо рта длинный, покрытый струпьями язык.

– Сгааааа – шипит Соня.

– Сга-сга. Сга-сга. Сга-сга-сга-сга…

Будильник! Боже, будильник!

Виктор вскочил с постели.

Никогда ещё этот звук не был таким приятным.

Глава пятая. Среда и четверг

Из-за продолжительного вечернего сна Виктор лёг вчера позже чем обычно. Проводив Оксану и Александра, он углубился в чтение Набокова и читал до глубокой ночи, а потом незаметно для себя уснул.

Ему снились какие-то безобразные кошмары и к своему облегчению, он не мог теперь ничего вспомнить. Что-то за прошедшую ночь в нём определённо изменилось, потому что весь обычный путь от дома до работы он проделал без малейшего желания писать Соне. Он не хотел ни писать сообщений, ни звонить. Но удивительным было даже не это. Удивительным было то, что он не ждал звонков и от неё.

Быть может всё это временно и стоит ему задуматься и вспомнить её милые глаза и стройную фигуру, как привычное состояние подкаблучника тут же вернётся? Он не знал и не хотел проверять. Сейчас он впервые за долгое время чувствовал себя свободным, и всё чего хотелось Гендальеву в данный момент, так это сохранить это чувство как можно дольше. Даже если оно временно.

Зайдя в троллейбус, он уселся на двойное сиденье. Через пару остановок салон наполнился хмурыми людьми и к нему подсел тощий пожилой мужик. Тощий пожилой мужик неприязненно покосился на Виктора и уставился в затылок впереди сидящего человека. Сдвинув до предела брови, он просто сидел и, не отрываясь, смотрел в этот передний затылок. Ноздри тощего пожилого мужика то и дело раздувались, а нос морщился, будто он пытался унюхать что-то противное.

Гендальев отвернулся и посмотрел в окно. Мимо проезжали машины и маршрутки. По тротуарам суетливо шагали прохожие, стараясь, не глядеть друг на друга. У магазинов самообслуживания толпились попрошайки.

Обычное серое утро, обычного серого дня. И лишь надежда на скорую пятницу озаряла этих людей призрачной верой в светлое будущее. Работники будут отдыхать и станут добрее, а попрошайки получат чуть больше мелочи благодаря этой доброте.

– Мясокомбинат! – заявил голос в динамике.

Чёрт! Прошляпил остановку.