Гендер и власть. Общество, личность и гендерная политика

Вопрос о том, может ли эта смесь Маркса, Фрейда и гей-активизма быть связанной с феминистской критикой патриархата, и если может, то на каких основаниях, больше всего волновал теоретиков гей-движения в 1970-х годах. К числу сложных аспектов этого вопроса относился анализ маскулинности. Теоретики ранних этапов освобождения геев трактовали гомосексуальность как своего рода отказ от маскулинности. Эта позиция находила все меньше и меньше сторонников, когда в конце 1970-х – начале 1980-х в гомосексуальных субкультурах начал распространяться гейский machismo и стиль clone[3]. В радикальном феминизме существовало в то время сильное направление, представители которого подчеркивали различия между лесбийством и мужской гомосексуальностью и не хотели иметь дело с мужчинами-геями. К началу 1980-х годов в гей-теории, как и в феминистской теории, произошло внутреннее разделение по крайней мере на три направления. Дэвид Фернбах в своей работе «Путь по спирали» («Spiral Path») разбирает теорию патриархата, социальное значение насилия и патриархатного государства, представление о мужчинах-гомосексуалах как непременно женоподобных существах. Деннис Альтман в работе «Гомосексуализация Америки» пишет о новых сексуальных сообществах и о тех основаниях, на которых они могут строить солидарность своих членов и защищать себя. И наконец, представители третьей позиции, сформировавшейся под сильным влиянием Мишеля Фуко, подвергают сомнению само понятие «гомосексуальная идентичность» как форму социальной регуляции и видят прогресс в деконструкции самой гомосексуальности.

Реакция и парадокс

По мере того как радикальные теории гендера умножались и распадались на разные течения, а стратегии изменения становились все более сложными и противоречивыми, стали набирать силу и противоположные тенденции. Наиболее заметными среди них были: подъем движения против абортов в 1970-х годах, поражение участников движения за внесение поправки о равных правах в Соединенных Штатах, давление на государство благосостояния (а следовательно, и на систему социального обслуживания женщин) во многих капиталистических странах, а также моральная паника по поводу СПИДа, возникшая во всем мире в 1980-х.

Теоретическое выражение этого контрдвижения неоднородно. В качестве его обоснования часто используется религиозная догма или увядший дарвинизм, согласно которому традиционные мужские и женские роли отвечают природной необходимости, а социальные отклонения от этих ролей – это патология. Сторонники более сложных форм биологического редукционизма апеллируют к генетическим или гормональным различиям между женщинами и мужчинами. Например, Стивен Гольдберг, автор книги «Неизбежность патриархата», объясняет этими различиями преимущества, которые имеют мужчины по сравнению с женщинами в силу своей агрессивности, объясняющей, в свою очередь, их социальное положение.

Биологический редукционизм был популярным жанром в эпоху территориального императива, представлений о человеке как о «голой обезьяне» и подъема социобиологии, однако он оказался неадекватным ответом на радикальную аргументацию, поднявшуюся до уровня социального. Сторонники консервативной позиции также должны были развивать социальную теорию. В текстах, подобных работе американского историка Питера Стернса «Будь мужчиной!» («Be a Man!»), подчеркиваются социальная традиция и приличие: нуклеарная семья, несколько идеализированная, становится основанием цивилизованного и размеренного образа жизни. Наряду с этим консервативным изыском теоретик новых правых Джордж Гильдер развивает более драматичный подход к этим вопросам. В своей книге «Отношения между полами и самоубийство общества» («Sexual Suicide»[4]) Гильдер рассматривает отношения между матерью и ребенком. Он считает, что они являются фундаментальной социальной связью. Однако мужчина (как отец) вне этой связи оказывается в ситуации неопределенности и свободного полета. Для того чтобы мужчины, находящиеся в неопределенной позиции, не разрушали социальный порядок, нужна семья как институт. Общество также должно обеспечивать возможности выполнения мужчинами экономических и управленческих ролей. Из этого сугубо социального анализа делаются антифеминистские выводы. В этих рассуждениях можно услышать эхо парсонсовского функционализма, как и в рассуждениях неоконсервативных экономистов, описывающих традиционную семью как результат выборов, которые совершают два рациональных индивида, преследующих цель максимизировать свое собственное благополучие.