Гендер и власть. Общество, личность и гендерная политика

За фасадами современного города по-прежнему скрывается все та же древняя голая обезьяна (naked ape). Изменились только наименования: «охота» называется «работой», «места охоты» называются «местами бизнеса», «укрытие» называется «домом», «парные отношения» – «браком», «самка» – женой и проч…Именно биологическая природа животного сформировала социальную структуру цивилизации, а не наоборот.

Образы, к которым прибегают Тайгер и Фокс, иные, но высказываемая ими идея – та же:

Естественный отбор привел к появлению животного, которое должно вести себя в рамках определенной культуры: оно должно изобретать роли, создавать мифы, говорить на естественном языке и организовывать клубы для мужчин… Сельскохозяйственные и промышленные цивилизации ничего не вложили в организацию этого человека-животного (human animal). Мы приспособлены для охоты… И мы организованы в принципе по модели, характерной для приматов.

Я называю эту литературу псевдобиологической, потому что фактически она не основывается на серьезном биологическом исследовании социальной жизни человека вроде исследований влияния промышленности на окружающую среду. Действительно, авторы анализируемых нами текстов используют свободные аналогии, которые, согласно Мари де Леперванш, подвергаются неким логическим манипуляциям, а затем предъявляются читателю в качестве очевидных фактов. Т. е. логика их рассуждений на самом деле является обратной по отношению к той логике, на которую они претендуют. Обычно наши авторы начинают с интерпретаций современной социальной жизни (в случае Морриса – с интерпретаций сексистских, этноцентристских и зачастую фактологически неверных), а затем обращаются к спекулятивной реконструкции доисторического развития общества. Понятие эволюции они привлекают для оправдания разумных, на их взгляд, социальных моделей, подменяя объяснение обоснованием. Например, Тайгер говорит о типах социальной организации, которые не являются «правильными с биологической точки зрения», т. е. не соответствуют его представлению об эволюции человека как вида охотников.

Трудно воспринимать эти работы как научные. Предлагаемый в них социальный анализ совершенно не продуман. Используемое их авторами понятие эволюции избыточно. Фундаментальная проблема перехода от органической эволюции к истории затемнена биологическим редукционизмом. Тем не менее используемые авторами этих работ аргументы исключительно популярны. Отчасти это можно объяснить налетом рискованного юмора. Скажем, женская грудь сравнивается с ягодицами, а ответственное лицо в организации – с человекообразной обезьяной. Но более глубокое объяснение их популярности можно увидеть в своего рода зеркальном эффекте: в этих книгах отражается как «наука» то, чему хотят верить многие читатели.

Серьезная попытка устранить эти недостатки была предпринята школой социобиологов, которую возглавлял Э.О. Уилсон. В одной из глав своей книги «О человеческой природе» Уилсон использует исчисление генетического преимущества для того, чтобы показать: «человеческая сексуальность может быть более точно определена с помощью новых достижений эволюционной теории». Самое любопытное здесь то, что «новые достижения» оказываются на поверку вполне традиционными. Уилсон приводит аргументы, связанные с различиями в физической силе, изучением близнецов и проч., чтобы «опровергнуть объяснение половых различий, основанное исключительно на факторе окружающей среды»; продвигает идею универсальности семьи; пытается показать, что гомосексуальность может быть объяснена генетически, допуская, что гомосексуальность – единообразное явление, и прибегая, таким образом, к представлениям, от которых сексология отказалась уже семьдесят лет назад.