Генерал армии Н. Ф. Ватутин

Но недолго просуществовала в Чепухино, да и во всей Воронежской губернии, Советская власть. Уже в начале 1918 года с Украины двинулись сюда войска кайзеровской Германии и гайдамаки, затем их сменили белогвардейцы.

Через год разгулу белогвардейщины пришел конец. Под ударами Красной Армии деникинцы откатились на юг. В Воронежской губернии была восстановлена Советская власть. Ее надо было защищать, и Ватутин вступает добровольцем в ряды Красной Армии...

— Товарищ командующий, — оторвал Ватутина от воспоминаний Семенчук. — Кажется, подъезжаем...

Когда бронетранспортер подкатил к дому и из него вышел Ватутин, первой его увидела младшая сестра Лена. Но бросилась она не к нему, а к раскрытый дверям дома, крича на богу:

— Мама, Коля приехал!

Мать торопливо вышла на крыльцо и тут же оказалась в сильных объятиях сына. Не сказала, а выдохнула:

— Кровинушка ты моя родненькая, дождалась!

Из-за ее спины, плача и смеясь, теребили брата сестры Матрена, Дарья и Лена.

Войдя в дом и сняв шинель, Николай Федорович хотел было по привычке отдать ее Семенчуку, но в последний момент, что-то вспомнив, сказал:

— Погоди, Алексей, я сам... Принеси-ка лучше мой походный чемодан.

Адъютант вышел. А Ватутин, обернувшись с шинелью в руках к двери, удовлетворенно улыбнулся. Гвоздь, тот самый, что вбил когда-то в стену рядом с входом отец, был на месте. На него-то Ватутин и повесил свою шинель.

А вскоре Ватутины уже сидели за семейным столом. И вспомнилось Николаю Федоровичу, как когда-то, еще в пору его детства, они обедали не в хате, а во дворе, за длинным, сбитым из досок столом.

Сколько же времени с тех пор прошло, скольких дорогих ему людей уже нет в живых! А тех, что живы, раскидала война. Кто знает, когда все вместе соберутся?

Из раздумий его вывел голос матери:

— Ты бы, сынок, о себе рассказал...

— А что рассказывать-то? Воюю. А вот вы-то как все это время жили? Боялся я за вас.

— Ой, сынок, — всплеснула руками Вера Ефимовна. — Да если б не добрые люди. Поначалу, правда, дело чуть до беды не дошло. Щеголев — помнишь нашего председателя колхоза? — все уехать предлагал. А нам жалко было с насиженного места срываться. Верили, что остановит наша армия фашиста. Потом собрались было уйти, да дальше Валуйков не получилось. Ихние танки опередили. Пришлось возвращаться. А на околице с Канюком, ну с тем плюгавеньким мужичонком, что в колхозе конюхом работал, встретились. На рукаве — повязка. Полицай, значит. Больше того, немцы его старостой села назначили. Увидел он нас и обрадовался: «A-а, вернулись?! Вот вы-то мне и нужны. Думаете, смолчу, что ваш Колька-то в советских генералах ходит? Завтра же явитесь ко мне».

Ну, думаем, выдаст проклятый. Но в тот же вечер к нам какой-то паренек квартироваться напросился. Не наш, не чепухинский. Сказал, что сапожник. Пустили. А наутро узнаем, что Канюка-то ночью убили. И кто бы ты думал? Наш квартирант, паренек-сапожник. Он мне под подушкой записку оставил. Написал, что не волнуйтесь, дескать, мамаша, семью генерала Ватутина мы, партизаны, в обиду не дадим. Канюка, что вас выдать собирался, согласно советскому закону караем. Другим, мол, наука будет. Новый староста, — продолжала Вера Ефимовна, — нас как будто и не замечал. Ну а тот сапожник с той ночи будто в воду канул.

Пока мать рассказывала Николаю Федоровичу о пареньке-сапожнике, у хаты Ватутиных собралось едва ли не все село. В дом из-за скромности, а больше из-за того, что у ворот прохаживался молчаливый часовой с автоматом, не входили. Сдержанно гудели под окнами:

— Вот она, Советская-то власть! Дед Григорий, почитай, восемнадцать лет царской службе отдал, а ни одной лычки на погоны так и не получил. Внук же, эвон, генерал!..

— Небось не меньше как дивизией командует...

— Да куда уж там дивизией, бери выше!

До Николая Федоровича, вначале увлеченного материнским рассказом, наконец дошел этот сдержанный людской гомон. Распахнув окно, он высунулся из него едва ли не по пояс, приветливо поздоровался с сельчанами, спросил:

— Что же вы здесь стоите? Заходите.

— Так тебя ж, Федырыч, с часовым теперича охраняют, —

 выступил вперед старик Балашов, по прозвищу Балаш. — Как тут пройдешь...

— Пожалуйста, заходите, милости просим, — радушно пригласил Ватутин. И — часовому: — Пропустите, это же мои односельчане.

В минуту хата набилась народом. Николай Федорович, выйдя из-за стола, с каждым здоровался за руку, рассаживал где только было можно. А с Женей Лыковой, с которой некогда вместе учился, расцеловался.

И завязался разговор.

— Немцев-то надежно отогнали, а, Федырыч? Не получится ль так, что они опять...

— Что насчет второго фронта слышно?

— Как Москва поживает?

— Какие указания правительства есть насчет нас, освобожденцев?