Французы тем временем были заняты не только отдыхом (в своем приказе по армии Наполеон грозно предупреждал, что «осмелившийся нарушить наш отдых, раскается!»), но и осадой Данцига, который был окружен 40-тысячным корпусом маршала Лефевра. В середине апреля положение осажденных ухудшилось, и только что прибывший в Восточную Пруссию император Александр приказал генералу Каменскому 2-му во главе отряда высадиться с кораблей в устье Вислы и деблокировать Данциг. Операция высадки прошла удачно, но прорвать кольцо осады Каменский так и не смог, войска его пришлось без славы эвакуировать, а Данциг 15 мая сдался Лефевру. Так основная армия Наполеона пополнилась 40-тысячным корпусом.
Хотя уже в начале апреля установилась хорошая погода и дороги просохли, Наполеон по-прежнему стоял на своей квартире. Многие объясняли странную медлительность императора французов тем, что он рассчитывал на заключение выгодного мира. Еше в феврале — апреле 1807 года Наполеон пытался добиться мира или хотя бы перемирия как с прусским королем, так и с российским императором, но те, воодушевленные относительным успехом под Прейсиш-Эйлау, не были настроены на переговоры под условия Наполеона, оказавшиеся весьма тяжелыми для Пруссии. Долгое время ждали приезда Александра I, без которого заключение мира было невозможно. Но и когда он в начале апреля приехал в Главную квартиру, расположенную в Бартенштейне, мирные переговоры с французами все равно не удались из-за полного несогласия сторон. Другой причиной задержки Наполеона считалось его сердечное увлечение польской красавицей Марией Валевской. Император посвящал ей много времени, устраивал для возлюбленной пышные парады гвардии, прогулки и развлечения.
Между тем к весне 1807 года русская армия оказалась в весьма странном положении. Она напоминала бойца, замахнувшегося, чтобы ударить расслабившегося противника, но так и застывшего с поднятой в замахе рукой. Отсутствие ясной диспозиции привело к почти анекдотической попытке атаковать противника — потом в армии это назвали «прогулкой первого мая». Вот как, не чувствуя юмора всей ситуации, описывает эту попытку официальный историограф войны 1806–1807 годов А. И. Михайловский-Данилевский: «Рассматривая пространное расположение наполеоновской армии и удостоверяясь показаниями донцов и лазутчиков, что корпус маршала Нея стоял у Гутштадта, отдельно от главных сил Наполеона (в Остероде. — Е. А.), император Александр возымел светлую мысль атаковать его», охватив слева и справа Гутштадт61. Дело в том, что французская армия располагалась за рекой Пассарга, растянувшись почти на сто верст, и только Ней со своим корпусом стоял впереди реки, у Гутштадта, то есть нос к носу с авангардом Багратиона. Для участия в предстоящем наступлении государь в ночь на 1 мая приехал в авангард к Багратиону. «При первых лучах солнца войска стояли на определенных им местах. Майское утро, радость войск при мысли сразиться на глазах монарха, великое превосходство наше в числе против Нея, который, не зная о замышляемой на него атаке, беззаботно стоял у Гутштадта, обещали успех верный… Нетерпеливо ожидали все повелений к движению. Император Александр стоял при передовых войсках у опушки леса, когда Беннигсен подъехал к нему и доложил, что по полученным сей час известиям Наполеон со всеми силами на марше, близко, и надобно отложить атаку на Нея. Император отвечал Беннигсену: “Я вверил вам армию и не хочу мешаться в ваши распоряжения. Поступайте по усмотрению”. Сказав сии слова, государь уехал»62.
Вскоре стало ясно, что либо сообщение о приближении Наполеона, полученное Беннигсеном, оказалось ложным, либо, придав ему столь устрашающее значение, главнокомандующий просто не хотел рисковать, да еще имея при армии священную особу государя. Словом, Беннигсен дал приказ армии возвращаться на прежние квартиры. Отдых затянулся еще на три недели, пока войска не стали испытывать настоящий голод, — подвоз провианта почти прекратился, местные жители были давно уже ограблены до нитки, лошади питались соломой с крыш крестьянских домов. Войска авангарда Багратиона (впрочем, как войска авангарда французов, стоявшие от них невдалеке) голодали особенно отчаянно. Ермолов писал, что в войсках не было «ни хлеба, ни соли, выдавались сухари совершенно гнилые и чрезвычайно в малом количестве. Солдаты употребляли в пищу воловьи кожи, которые две или три недели служили покрышкою шалашей; в 23-м и 24-м егерских полках начинали есть лошадей, и из последнего были большие побеги. Князь Багратион посылал меня доложить главнокомандующему о сей крайности. Даны строгие приказания, и все осталось в прежнем виде»63. Н. Г. Левшин вспоминал, что гвардейцы брали провиант у крестьян и выдавали им квитанции, в которых по-русски было написано: «Некто был, некто брал, некто квитку дал». Потом эти квитанции прусский король, приехав в Петербург, вручил императору Александру, и тот приказал оплатить их втрое64. Главная квартира во главе с Беннигсеном была беспечна, а тыловое начальство, как всегда, нераспорядительно и воровато.