Генерал Багратион. Жизнь и война

Современники удивились поспешности выбора Екатерины. Законы церкви не приветствовали брак между близкими родственниками — а ведь Георг приходился Екатерине кузеном. Но не будем также забывать, что перед угрозой брака с ненавистным корсиканцем в Петербурге особенно затягивать с выбором не могли… Поэтому в семье Романовых закрыли глаза на близкое родство, на то, что жених беден, «простоват», некрасив, но зато были рады, что он добрый и честный малый. Сардинский посланник Жозеф де Местр писал по этому поводу: брак великой княжны с принцем Ольденбургским, конечно, неравен, но в данной ситуации Екатерина Павловна поступает благоразумно, ибо «всякая принцесса из семьи, которая пользуется страшной дружбой Наполеона, поступает весьма дельно, выходя замуж даже несколько скромнее, чем имела бы право ожидать»… Он же отмечает, что жених проигрывает невесте в красоте и обходительности: «Ничто не сравнится с добротой и приветливостью великой княгини. Если бы я был живописцем, я бы послал вам изображение ее темно-синих глаз, вы бы увидели, сколько доброты и ума заключила в них природа… Что касается принца, то здешние девицы не находят его достаточно любезным для его августейшей невесты; по двум разговорам, коими он меня удостоил, он показался мне исполненным здравого смысла и познаний. Какая судьба в сравнении с судьбой многих принцев!»

Жених и невеста были обручены 1 января 1809 года, а свадьба, со всей присущей свадьбам в царском дворце торжественностью, состоялась 18 апреля 1809 года. Впрочем, во время венчания в церкви и на свадебном балу все смотрели не столько на невесту, сколько на двух красавиц, которым, кажется, одновременно принадлежало сердце императора Александра: на заморскую гостью — бесподобную прусскую королеву Луизу и туземку — блистательную Марию Антоновну Нарышкину, фаворитку Александра 1. Медовый месяц новобрачных прошел в Павловске, столь памятном для Екатерины ее романом с Багратионом. А в конце августа новобрачные уехали в Тверь.

Но еще летом 1808 года, пока Багратион, до отъезда в армию в июле, находился в столице или в Павловске, в камер-фурьерских журналах перестают появляться записи, свидетельствующие о романтических прогулках с ним Екатерины Павловны. Может быть, Катиш нужно было настраиваться на новую роль супруги, а может быть, погода в это лето стояла плохая и прогулки были невозможны. Как бы то ни было, в журнале отмечено лишь присутствие Багратиона на общих обедах…

По сохранившимся письмам Марии Федоровны к Багратиону видно, что ситуация для него довольно существенно изменилась. Багратион огорчен, а императрица его ободряет, стремится подтвердить свою симпатию и доверительность. 3 февраля 1809 года, то есть месяц спустя после обручения Екатерины с Георгом, императрица писала Багратиону, бывшему тогда в Финляндии: «Князь Петр Иванович! Я, пользуясь отъездом камер-юнкера Ланского, чтоб напомнить вам о себе и показать вам, что и в отдаленности я сохраняю одинаковое к вам благорасположение. Хотя я и надеюсь, что вы в том не сумневаетесь, однако я нахожу удовольствие повторять Уверение о неизменности онаго. При сем случае прошу вас сказать мне, когда можно будет определить и где найти того Унтер-офицера вашего полку, которого рекомендовали вы мне в Гатчине к помещению на полицмейстерскую ваканцию в Экатерининском училище, в нем настоит крайняя надобность: зделайте мне удовольствие и прикажите ему явиться либо в сие училище, или в мою канцелярию. В прочем будьте уверены, что я с истинным доброжелательством пребываю вам всегда благосклонною… Мария». И опять старый, времен 1807 года, припев: «Будьте здоровы и помните нас»19. И вот письмо Багратиона от 25 апреля 1809 года. Он поздравил Марию Федоровну с событием, которое вряд ли для него было радостным. Багратион просит принять «поздравление на случай бракосочетания Ея императорского величества государыни великой княгини Екатерины Павловны. Всемилостивейшая государыня, удостойте принять поднесение мое с свойственною вашей императорскому величеству милостию и простите великодушно такую смелость доброму салдату, коего сердце более чувствует, нежели перо когда-нибудь выразить может»20. В последнем пассаже невозможно не усмотреть явного подтекста. Багратион, прекрасно умевший выражаться витиевато, ограничивается лишь сухим поздравлением, ссылаясь якобы на свое неумение солдата (а жених Екатерины был, как известно, сугубо штатский человек) выражать письменно свои чувства. А что сердце Багратиона «более чувствует», понять нетрудно — горечь, сожаление, печаль.