Генерал Багратион. Жизнь и война

В августовском 1812 года письме Екатерина сообщала брату, что связь окончательно оборвалась «после моей свадьбы и последней предпринятой им попытки сближения, он уехал в Молдавию и, очевидно, тогда же их (письма. — Е. А.) сжег, Увидев, что его надежды тщетны». Но при этом она, повторюсь, не была в этом уверена. 24 сентября и в последующие дни император написал Екатерине несколько писем, в которых рассказывал о предпринимаемых им поисках. В них шла речь о том, как расспрошенный о деле князь Салагов сообщил, что одно время хранил документы покойного, но потом отдал их некоему Чекуанову, грузину, служившему в придворной охоте. При этом Салагов выразил готовность пойти к этому человеку, уверяя, что знает коробку, в которой должны лежать самые интересные документы покойного. Исполнив это намерение, Салагов пришел доложить, что обнаружил у Чекуанова только текущие служебные документы, а маленькую шкатулку (вероятно, с письмами) Багратион у него забрал, когда в последний раз уезжал из Петербурга. Князь Салагов советовал послать за ней Чекуанова с фельдъегерем в Симу (Владимирской губернии), где в имении Б. А. Голицына умер Багратион. Царь выражал опасения, как бы шкатулка не оказалась в руках семейства Голицыных, однако на этот счет пришли утешительные сведения от графа Сен-При, который был в Симе, и в присутствии которого опечатали все бумаги Багратиона. Государь писал сестре, что послал надежных людей с необходимыми письмами и надеется добыть желаемое и отослать сестре «так, чтобы никто не подумал, что ее что-то связывает с покойным». «Вот я и выполнил поручение, — писал император, — со всем старанием и усердием, какое придаю всему, что касается вас». 28 сентября 1812 года Екатерина отвечала брату, что тронута его деликатностью, с какой он взялся за выполнение ее просьбы по поводу бумаг Багратиона, и сожалеет, что ее былые ошибки увеличивают число его забот. 8 ноября 1812 года император отвечал Екатерине, что вернулись фельдъегерь с грузином Чекуановым и привезли огромную связку бумаг. В описи имущества Багратиона, составленной после его смерти, против раздела: «Бумаги: 23) Рескриптов разных Государей, собственно до лмиа Его сиятельства касающихся, — 1 пакет; 24) Щетов — 2 пакета; 25) Писем партикулярных разных особ — пакет 1; 26) Портфель красный с бумагами — один», на полях сохранилась запись: «Бумаги все отправлены к государю»22. «Я было принялся их разбирать, — писал император сестре, — они были в полном беспорядке, и если бы там не находилась вся секретная военная переписка, необходимая в настоящих обстоятельствах, то послал бы все вам… Но через несколько дней поисков я убедился, что наши розыски напрасны, и, кроме четырех прилагаемых мною писем, написанных рукой Виламова», все остальное — это деловые бумаги и несколько писем жены Багратиона. Те шесть связок, что Салагов сразу принес от грузина, государь тоже разобрал (еще несколько дней работы) и ничего примечательного там не нашел. По указу императора опросили адъютанта Багратиона Брежинского, и тот уверял, что Сен-При опечатал абсолютно всё, и никаких других бумаг не осталось. Важно, что тогда же Салагов сказал, что он сам видел, как перед отъездом в Молдавскую армию Багратион сжег какие-то документы. Скорее всего, это и были письма Екатерины Павловны.

Известно, что еще из Молдавии Багратион поддерживал переписку с Марией Федоровной. 14 октября 1809 года он писал ей из Силистрии, выражая благодарность за оказанное внимание (значит, было и ее, недошедшее до нас, письмо к Багратиону!), приносил «всеподданнейшую глубочайшую благодарность, от нелицемерных чувствований сердца проистекающую». И далее, в пышных выражениях поздравляя Марию Федоровну с днем рождения, завершал письмо словами: «Испрашивая себе продолжения милосердного ко мне расположения Вашего императорского величества с глубочайшим благоговением есмь»21. Формальные, ни о чем существенном не говорящие ритуальные слова. Такими же формулировками наполнено и поздравление императрице с Новым годом от 6 января 1810 года, отправленное из Слободзеи: «Удостойте, всемилостивейшая государыня, сию простую жертву сердца моего благосклонного приятия. Сие изъяснение чувствований моих может быть только слабым доказательством моей к освященнейшей особе вашей преданности, которая есть необходимое последствие усердия моего к службе Всеавгустейшаго моего монарха. И то и другое — суть единые основания, по коим осмеливаюсь всеподданнейше (просить) милости Вашего императорского величества, коей соделаться достойным я тщитца не престану». В этих, также формальных, словах можно усмотреть некий подтекст: прежняя преданность императрице и усердие на службе государю — это всё, что после «золотого» 1807-го и «серебряного» 1808 года связывало Багратиона с царской семьей.

Любовь, даже братская, ревнива