— У меня есть терпение, но не столько, как вы думаете. И ума больше, чем кажется. В данном случае мои условия коротки: всех боевиков на Дурново сдать. Если хоть одно покушение будет удачно и ваша роль также неясна, как в Дубасове, не пожалею. Дубасова запишем а конто революции. Больше таких не будет, ни одного. Савинкову гулять довольно. Не допущу, чтоб шлялся по России и убивал, кого ему нравится. Не позднее этого месяца возьму. Ваше дело обставить шито крыто.
— Хорошо, — проговорил Азеф, — только его брать надо не здесь.
— Отошлите. Говорили, что хотели ставить на Чухнина? Вот и пошлите. Мы отсюда отправим людей.
Азефу показалось, генерал выбивает из под него табуретку, он виснет в петле.
— Подумаю, — проговорил он, — только не понимаю вашего отношения. Запугиванье. Я не мальчик. Не хотите, не буду работать, я же вам обещал…
— Ээээ, батенька, обещаньями дураков кормят. Азеф вынул платок, отер лоб.
— Так работать нельзя, — бормотал он, — нужно доверие.
У него было тяжелое дыханье. Ожиренье.
— Я не получил еще за прошлый месяц, — глухо сказал Азеф.
— Дорогоньки, Евгений Филиппович.
С Невы дул ветер. Из мокрой темноты летели хлесткие капли. На тротуаре Азеф огляделся. В направлении Летнего сада стлалась темная даль Петербурга. По Фонтанке он прошел к Французской набережной. На Неве разноцветными огнями блестели баржи. Открыв зонт, Азеф шел к Троицкому мосту.
Волнуясь в табачном дыму, говорили боевики в заседании в охряном домике Азефа, перед созывом Государственной Думы. Комната прокурена. На столе бутылки пива. Облокотившись локтями, тяжело сидел уродливым изваянием Азеф. Абрам Гоц развивал план взрыва дома министра внутренних дел Дурново. Он походил на брата, но был моложе и-крепче. В лице, движениях был ум, энергия. Чувствуя оппозицию плану, он горячился.
— Если не можем убить Дурново на улице, если наши методы наблюдения устарели, а Дурново принял удесятиренную охрану, надо итти ва банк. Ворваться к Дурново в динамитных панцырях!
— Иван Николаевич, ты как? — сказал Савинков.
Азеф медленно уронил хлова:
— Что ж план хорош, я согласен. Только в открытых нападениях руководитель должен итти впереди. Я соглашаюсь, если пойду первым.
Родилось внезапное возбуждение.
— Не понимаю, Иван! — кричал Савинков, размахивая папиросой. — Какой бы план не был, мы не можем рисковать главой организации!
— Невозможно же, Иван Николаевич!!
— Я должен итти. И я пойду, — пробормотал Азеф.
В дыму, в криках, в запахе пива поняли все, что воля главы БО не ломается, как солома. А когда разбитые бесплодностью — заседания, боевики выходили, Азеф задержал Савинкова.
— Надо поговорить, — пророкотал он и сам пошел выпустить остальных товарищей из охряного домика.
Оставшись, Савинков растворил окно: — чернели силуэты деревьев. Комната вместо дыма, стала наполняться смолистым запахом сосен.
Азеф вернулся ласковый. Он лег на диван. Савинков стоял у окна. Так прошла минута.
— Какая чудная ночь, — проговорил, высовываясь Савинков. И в саду голос был слышнее, чем в комнате.
Азеф подойдя, обнял его, вместе вытянулся в окно.
— Ну ладно, брось лирику, — пророкотал он.
Окно закрылось, занавесилась штора.
— Устал я очень, Борис, — сказал Азеф, — жду возможности сложить с себя все, больше не могу.
— А я не устал? Все мы устали.
— Ты другое. На тебе нет ответственности, — зевнул Азеф, протер глаза и потянулся. — Но как бы то ни было, до сессии Думы надо поставить хоть два акта, иначе чепуха. Жаль, что Дурново не дается, не понимаю, почему началась слежка, все шло хорошо, теперь ерунда какая то. По моему надо снять их всех, как ты думаешь?
— Судя по всему, наблюдение бессмысленно.
— Я тоже думаю. Мы их снимем.
Азеф словно задумался, потом заговорил в волнении.
— Что же тогда из нашей работы? Дубасов середина на половину. Дурново не удается. Акимов не удается. Риман невыяснено. Что ж мы, стало быть, в параличе? ЦК может нам упрек бросить и будет совершенно прав. Израсходовали деньги и ни черта. Остаются гроши. Надо просить, а вот тут то и скажут: — что же вы сделали?
— Не наша вина.
— Это не постановка вопроса, чья вина. Важно дело. Я думаю послать кого нибудь к Мину иль Риману прямо на прием. Яковлева, например, лихой парень, подходящий. Но в Питере вообще, знаешь, дело дрянь. Как ты думаешь насчет провинции?
— Можно и в провинции.
— Зензинов говорит, что Чухнина убьют. А я не верю. Не убьют. А Чухнина надо убить. Это подымет матросов.
Савинков молчал.
— Ты как думаешь?
— Следовало бы.
— Надо послать кого нибудь. Только кого?
Савинков небрежно развалился в кресле под лампой. Кругом узких глаз лежала сетка морщин. Лицо было длинно, худо, грудь впалая, плечи узкие. Азеф ласково глядел на него.
— А знаешь, что, Иван, — улыбаясь проговорил Савинков. — Давай поеду на Чухнина? Крым люблю, погода прекрасная.
— Ты? — задумался Азеф, — а как же я без тебя?
— Ну, как же? Что ж у тебя без меня людей нет?
— Они все не то, — сморщился Азеф.
— Так все уж и не то! — хохотал Савинков, ласково ударяя по плечу Азефа.
— А что? Тебе хочется съездить в Крым?