Генерал Деникин. Симон Петлюра

Толчком к последнему послужила внезапно установившаяся регулярная переписка между ним и бывшей девочкой Асей, теперь респектабельной и очаровательной Ксенией Васильевной, незадолго перед тем потерявшей на войне своего жениха, гусарского офицера, и глубоко переживавшей его гибель. Одинокая и печальная, она потянулась с открытой душой к тому, которого знала и любила с детства, — к своему щедрому и неизменно внимательному к ней дяде Антону, о котором теперь, восхищаясь, писали и говорили повсюду, как об одном из наиболее смелых боевых генералов. Как всегда, а сейчас в особенности, Антон Иванович принял ее переживания близко к сердцу. Очевидно, именно тогда он впервые воспринял ее как взрослую женщину. И, наверное, в глубине его души шевельнулось нечто, вроде чувственного влечения. Возникла смутная, робкая надежда. С тех пор письма к ней стали для него внутренней потребностью, превратились в своеобразную исповедь, а сама «девочка Ася» из объекта внимания превращалась в объект обожания и любви. С 15 октября 1915 по конец августа 1917 года он отправил ей 96 писем. Ксения Васильевна все их сохранила и пронесла через всю жизнь. Уже после смерти Антона Ивановича она познакомила с ними Д. Леховича, часть которых тот опубликовал в своей книге. Это — ценнейший источник, раскрывающий человеческие качества Деникина, который, хотя и много писал, всегда обходил стороной свой внутренний мир, считая, видимо, его неинтересным для других.

«15 октября 1915 года. Жизнь моя так полна впечатлениями, что их хватит на всю жизнь. Горишь как в огне без отдыха, без минуты покоя, испытывая острое ощущение боли, скорби, радости и внутреннего удовлетворения.

Славная дивизия, которой — судьба улыбнулась — я командую 14 месяцев, создала себе исключительное положение: неся огромные потери, исколесив всю Галицию, побывав за Карпатами — везде желанная, то растаявшая, то вновь возрожденная пополнениями, исполняет свой долг с высоким самоотвержением… Здоровье — лучше, чем в мирное время. Самочувствие — отлично. Но нервы истрепаны. И не раз в редкие минуты затишья в тесной и грязной полесской лачуге мечтаешь о тех благодатных днях, когда кончится война (победоносно, конечно, не раньше) и получишь нравственное право на отдых. Только отдых полный, ничем не омраченный: море, солнце, покой — как хорошо! Счастье? Его почти не было. И будет ли? Но на покой я, кажется, имею право».

Когда Антон Иванович дописывал это письмо, в ночь на 16 октября его дивизия получила приказ развернуться для нанесения удара на город Чарторийск. Это вытекало из решения Брусилова коротким ударом правого крыла армии (30-го и 40-го корпусов, в последний была включена и 4-я дивизия) выправить фронт 8-й армии и снова выйти на реку Стырь. 4-я дивизия была поставлена в центр 40-го корпуса с задачей разбить германскую дивизию и взять Чарторийск. В следующую ночь она переправилась через Стырь и к утру 20 октября, громя противника, совершила прорыв на фронте шириной 18 километров и свыше 20 километров в глубину. Полк С. Л. Маркова овладел Чарторийском. Для расширения прорыва требовались дополнительные силы. Однако предложение Деникина на сей счет вызвало у Брусилова колебание. А когда командующий фронтом все-таки прислал дивизию, было уже поздно. Противник успел перебросить на это направление значительные силы и начал окружать прорвавших его оборону. 22 октября командир корпуса отвел 4-ю дивизию немного назад. Но бои продолжались до 10 ноября. В Чарторийской операции Железная дивизия захватила 8,5 тысяч пленных. 8-я армия прочно укрепилась вдоль реки Стырь, и на ее позициях установилось фронтовое затишье.

Из письма А. И. Деникина К. В. Чиж:

«13 ноября 1915 года. Распутица на время приостановила наши действия. Живем среди сплошных болот, среди обугленных развалин в скучном пустынном районе. Вместо смелых набегов, кровавых боев — нудная позиционная война с ее неизбежными атрибутами для стрелков: заплывшие водой окопы и сырые холодные землянки. Ненадолго, впрочем. Последний успех в ряду непрерывных боев моей дивизии — прорыв неприятельской линии и разгром австро-германцев… Непосредственно чувствуя пульс боя, мы видим, что в рядах противника нет и тени той нравственной силы, с которой он (германец) начал кампанию: бегство, сдача в плен — явления заурядные; вместо гордой осанки — обтрепанный вид, утомленные физиономии пожилых бюргеров. В отобранных дневниках — апатия, усталость и желание конца. Он не близок, он далек еще; по ясно чувствуется фатальная неизбежность поражения австро-германцев. И настанет новая светлая эра, если только… кормчие сумеют уберечь страну от внутренних потрясений».