Генерал Ермолов. Сражения и победы легендарного солдата империи, героя Эйлау и Бородина и безжалостного покорителя Кавказа

Года за три пред его кончиной я застал его однажды поутру за переписыванием из одной толстой тетради, его же рукою написанной и во многих местах перечеркнутой, в другую. Я испугался про себя, подумав, что старик верно исправляет старую исповедь, по новым своим видам и соображениям, и что история потеряет несколько важных данных. Графиня Б. рассказывала мне также, что его очень раздражили доставленные ему записки Пфуля и он сбирался их опровергать, говоря: «Надо отделать немца. Пфуль приписывает себе успехи русской армии, а она бы погибла, если бы принят был его совет в лагере при Дриссе».

В ответ на вопрос графини о записках Ермолов отвечал: «Предмет такой важный, надо исправить его как можно вернее». Разумеется, это была простая отговорка. В записках важны именно горячие следы первого впечатления, и в сравнении с ними ничего не значат ошибки, легкоисправимые. Нам нужно знать, что делал, видел, думал и как судил сам Ермолов, а о прочем узнаем и от других.

После моего объявления в газетах я получил, к великому своему удивлению, тетрадь записок Ермолова от вступления на престол Александра до 1812 года, о которых я и не слыхивал прежде и из которых отрывки сообщены в первой статье.

Из бумаг г. С. я увидел, что у Алексея Петровича был дневник из походов 1813 и 1814 годов, также дневник управления на Кавказе. Желательно, чтоб все это нашлось и явилось на свет божий.

К числу сочинений Ермолова принадлежат его приказы, которые писал он сам своею рукою. Я собрал их несколько, а в последнее время получил от царскосельского протоиерея целую их кипу.

Библиотека его была отборная, особенно что касается до военного дела, до политики и вообще новой истории. Он выписывал и получал тотчас все примечательное, преимущественно на французском языке. Значительная часть книг испещрена его примечаниями на полях. Приобретение ее могло бы обогатить военную академию или какой-нибудь кадетский корпус. Библиотеку купил Московский университет, по ходатайству попечителя, г. Назимова.

Беседа его была очаровательна. Воспоминания, анекдоты, замечания, остроты лились потоками. И любопытно, и весело, и поучительно. Ермолов старался всякому сказать приятное и лестное. В этом отношении надо заметить, что лито было иногда через край, что, впрочем, замечалось только впоследствии.

С низшими вообще Ермолов был любезен донельзя, с высшими высокомерен, неудержим на язык, что и доставляло ему много врагов.

С прислугою жил по-отечески. Ласка, забота о довольстве, о семействах, желание доставить удовольствие обнаруживались при всяком случае. Любимцем его и главным управителем был старый сослуживец, Кирилл Максимов, которого называл он Мемекою. Определился к нему в 1820-х годах и жил 45 лет, управляя домом и хозяйством; часто с ним спорил. «Ну вот, он думает, что умнее всех, ничего уступить не хочет», – ворчит, бывало, Ермолов про себя, отпустив с досадой упрямого управителя.

Я пересмотрел кучу записок Алексея Петровича к его любимому управителю. От первой до последней – везде один и тот же тон, ласковый, дружеский, благодушный. Сыну его он дал хорошее воспитание и поместил его в аудиторы. Вот одна записка, которую он писал к нему.

«Великолепный господин, Яков Кириллович.

Не знаю, случилось ли тебе видеть у меня в переводе персидские бумаги, подписанные чиновниками, и один из них под названием: «Счастливый журналист блаженной канцелярии». Очень хотелось мне дать тебе титул, несколько этому подобный, но боялся возгордить тебя. Итак, отлагаю до времени и между тем прошу доставить конверт Ивану Давидовичу в собственные руки, никому другому его не передавая, и, если удобно, просить от меня Николая Андреевича Вистицкого о нем напомнить впоследствии. Благодарю за подарок перьев. Не переживу огромного запаса, останется и для тебя даже до высокого чина.

Прощай, будь, как и прежде, трудолюбив и непразден. Молись Богу; истреби зародыши маркизского чванства. Ты мог насмотреться здесь, как не только аудиторы, но даже писаря мечтают, что они особенно сотворенные существа. Прощай.

Москва, 24 октября 1855 г.

Ермолов».

Перед смертью Алексея Петровича Якову Кирилловичу надо было ехать в Петербург. «Сколько тебе истратить нужно?» – «Рублей пятьдесят». Ермолов отворил ящик, где у него разложены были деньги на похороны и на расходы. «Денег-то здесь мало, ну как проживу дольше?» Однако же дал 50 рублей.

Дочь Кирилла Максимовича Ермолов выдал замуж и снабдил приданым.

Образ жизни Ермолова был следующий.

Он вставал в шесть часов и тотчас одевался, не зная никогда ни шлафрока, ни туфель, ни спальных сапогов; надевал свой казинетовый сюртук и садился за стол в кабинет. Туда подавался ему чай.

Он занимался, читал письма, принимал посетителей.

Обедал в три часа: щи, пирог, жаркое – вот и все. Любил вообще соленое. Если случалось ему иногда обедать где в гостях, в первые годы, и там нравилось какое-нибудь кушанье, он заказывал его у себя своему Мемеке. После, увидев по счету, что оно обошлось дорого, говорил: «Нет, брат, это не наше, больше не делать».