Для Ермолова все горцы — народ «гнусный и подлый», легко дающий клятвы на верность и столь же легко отступающий от них, поэтому заслуживающий самого сурового наказания. Но он не спешит перевоспитать их. Постепенно, как бы исподволь, наместник ограничивает возможности для грабительских набегов чеченцев и кабардинцев на пограничные русские селения.
Глядя на громады гор, командующий Кавказским корпусом говорил своим офицерам:
— Это огромная крепость, защищаемая полумиллионным гарнизоном. Надобно или штурмовать, или обложить её траншеями. Штурм будет стоить слишком дорого, не будем рисковать солдатами, возьмём неприступную цитадель измором.
И он приступил к устройству новых крепостей и укреплений на Кавказской линии. Все селения, с точки зрения Ермолова, мешавшие обустройству Линии, подлежали истреблению, а их жители переселению в горные районы. Правда, главнокомандующий заранее предупреждал их об этом и предлагал взять с собой самые ценные вещи. Многочисленные же табуны лошадей и стада скота, принадлежавшие на данный момент горцам, подлежали конфискации с целью удовлетворения пострадавших от их набегов русских крестьян и казаков.
Это о горцах вообще, но не лучше мнение Ермолова и о чеченцах. Для него «нет под солнцем народа ни гнуснее, ни коварнее, ни преступнее», но нет и народа «более сильного, живущего в состоянии совершенного равенства, непризнающего никаких над собою властей». Поэтому и относится он к ним иначе — с терпением, готов «сносить и досады, и потери», будучи уверен, что «за все то они впоследствии заплатят и будут вынуждены обратиться к жизни спокойнейшей»{456}.
Такая уверенность генерала основывалась на задуманном им плане вытеснения чеченцев за Терек, где на реке Сунже намерен он был поставить крепость
Весной 1818 года Ермолов сосредоточил на берегу Терека пять тысяч шестьсот человек, с которыми 25 мая двинулся в сторону Сунжи. Впереди следовал казачий разъезд с двумя пушками, за ним — главные силы и обоз. Сильная жара скоро изнурила войска. Командующий разрешил солдатам снять галстуки и расстегнуть мундиры. Шли без необходимого в таких случаях охранения. Лишь в самых опасных местах выставляли часовых. Усиленное питание и рюмка водки поддерживали здоровье солдат. На подступах к Ханкальскому ущелью остановились{457}.
Чеченцы спокойно наблюдали за движением русских и не сделали в их сторону ни одного выстрела. Те, кто не чувствовал за собой никакой вины, остались в своих домах и даже приходили в наш лагерь, писал Ермолов в высочайшем донесении.
Главнокомандующий собрал старейшин всех селений и заявил:
— Я пришел не наказывать вас за прошлые злодеяния, но требую, чтобы оные не повторялись впредь. Вы должны еще раз присягнуть на верность России и вернуть находящихся у вас пленных. В противном случае пеняйте на себя. Наказание не заставит себя ждать и будет суровым.
Старшины просили главнокомандующего дать им время для обсуждения предложенных условий, ибо по традиции, уходящей в века, они не могут и шага ступить без согласия всего общества. Ермолов согласился, но для гарантии от каждого аула оставил у себя аманатов (заложников) из числа самых авторитетных людей.
Противники вхождения Чечни в состав империи сумели убедить большую часть населения горной страны, что русские пришли только для наказания тех, кто участвовал в грабительских набегах на их приграничные казачьи станицы, и не приступают к акции возмездия только потому, что опасаются вступать летом в непроходимые леса. А слухи о строительстве крепости на берегу Сунжи — всего лишь вымысел: пройдет немного времени и войска неверных вернуться на Линию.
Третью неделю шли холодные проливные дожди. Солдаты никак не могли приступить к заготовке леса и материалов, необходимых для закладки крепости. И все-таки утром
Ошеломив чеченцев закладкой крепости, Ермолов обязал селения, от которых держал у себя заложников, доставлять лес на стройку. Аулы же, расположенные за Ханкальским ущельем, наотрез отказались выполнять эти требования и стали готовиться к сопротивлению, строить укрепления, на дорогах выставлять пикеты и караулы, обстреливать русский лагерь. Малочисленность отряда вынуждала командующего перегружать солдат. Нередко после рабочей смены они без отдыха отправлялись в конвой или в караул{458}.
Ермолов ещё раз запросил подкреплений. Император Александр Павлович уважил просьбу наместника. Он приказал разделить грузинскую пионерную роту на две части, довести каждую часть до комплекта и одну из них отправить в Чечню. Она, конечно, не могла решить всех проблем Алексея Петровича, но положение его облегчила.