Генерал Ермолов

Похоже, Муравьёв понимал, как мало сделал он для подготовки экспедиции в Хиву за время отсутствия Ермолова. К тому же участие в роли секунданта в прошлогодней дуэли Якубовича с Грибоедовым, о чём, по слухам, всё ещё не забыл проконсул. Не ожидая ничего хорошего, он прихватил с собой прошение об увольнении и отправился на встречу с его высокопревосходительством.

Вопреки ожиданию, Алексей Петрович встретил Муравьёва радушно и рассказал ему о том, что сделал сам для подготовки экспедиции. Оказалось, что его человек уже заручился согласием кочевых туркмен доставить членов экспедиции под видом торговцев в Хиву и привести их обратно на восточный берег Каспийского моря, где их будет ожидать русский корвет «Казань», чтобы потом переправить в Баку.

— Сопровождать вас в Хиву будет армянин Иван Муратов. Подготовьте вместе с ним перечень приличных подарков для хана, да для себя купите татарскую одежду и всё, что необходимо, чтобы на купца азиатского походить.

— Хорошо, Алексей Петрович, я всё сделаю, как надо. Разрешите идти.

— Не спешите, капитан. Начальником экспедиции в составе ста сорока человек я назначаю известного вам майора Пономарёва. Он должен вступить в дружеские отношения с туркменами, которых хорошо знает, и заложить на восточном берегу Каспия крепость и пристань, куда могли бы приходить наши купеческие суда с товарами для восточных стран. А вы, Николай, помогите ему выбрать место для строительства, а потом с Муратовым отправляйтесь в Хиву.

Алексей Петрович был в хорошем расположении, много шутил, советовал Муравьёву принять имя Мурад-бека и завести гарем.

«Слава Богу, — думал капитан, — отношение его ко мне не изменилось, несмотря на моё участие в дуэли, в которой Якубович прострелил руку его задушевному другу Грибоедову».

— Ну а теперь ступайте, Николай.

3 августа 1819 года корвет «Казань» под командованием лейтенанта Басаргина бросил якорь на восточном берегу Каспия. За ним подошёл с запасом провианта и материалами шкоут «Святой Поликарп». Место для строительства крепости и пристани выбрали на берегу Красноводского залива, от которого рукой подать до Хивы.

20 сентября Муравьёв отправился в Хиву, везя с собой письмо Ермолова для хана Магомед-Рахима. Алексей Петрович, постигший особенности восточной эпистолии, распинался:

«Высокославной, могущественной и пресчастливейшей Российской империи главнокомандующий в Астрахани, в Грузии и над всеми народами, обитающими от берегов Чёрного до пределов Каспийского моря, дружелюбно приветствуя высокостепенного и знаменитейшего обладателя Хивинской земли, желает ему многолетнего здравия и всех радостей.

Честь имею при том объявить, что торговля, привлекающая хивинцев в Астрахань, давно уже познакомила меня с подвластным вам народом, известным храбростью своею, великодушием и добронравием. Восхищённый мнением, повсюду распространяющемся о высоких достоинствах ваших, мудрости и… добродетелях, я с удовольствием пожелал войти в ближайшее с вашим высокостепенством знакомство и восстановить дружеские сношения; поэтому через сие письмо, в благополучное время к вам писанное, открывая между нами двери дружбы и доброго согласия, весьма приятно мне надеяться, что через оные, при взаимном соответствии вашем моему искреннему расположению, проложится счастливый путь для ваших подвластных к ближайшему достижению преимущественных выгод по торговле с Россиею и к вящему утверждению взаимной приязни, основанной на доброй воле…»

Остановлюсь пока, чтобы передохнуть от столь цветистого слога сурового генерала. В данном случае мне, надеюсь, и читателю тоже, не столь интересно содержание письма, сколько «содержание» самого автора. Содержание письма лишь подтверждает высокую эпистолярную культуру Ермолова, в котором император Александр I угадал незаурядные дипломатические способности. Впрочем, путешествие капитана Муравьёва в Хиву он организовал без высочайшего разрешения, опасаясь, что в министерствах начнут «судить да рядить», а время будет упущено. Однако предлагаю дочитать письмо:

«Податель сего письма, имеющий от меня словесные к вам поручения, будет иметь честь лично удостоверить ваше высокостепенство в желании моём из цветов сада дружбы сплести приятный узел соединения нашего неразрывной приязнью. Он же обязан будет по возвращении своём, донести мне о приёме, коим от вас удостоен будет и о взаимном расположении вашего высокостепенства, дабы я на будущий год мог иметь удовольствие отправить к вам своего посланца с дружественным приветствием и засвидетельствованием моего особливейшего почтения.

Впрочем, прося Бога украсить дни жизни вашей блистательною славою и неизменным благополучием, честь имею пребыть искренне вам усердный и доброжелательный

генерал Ермолов»^{516}.

По прибытии в Хиву Николай Николаевич более двух месяцев ожидал аудиенции у хана, находясь под арестом и живя «между страхом смерти и надеждой».