Генерал Ермолов

«Рано утром… мы узнали, что шах, ночевавший в четырех верстах от Султании, тронулся с места… Посол поехал в синем сюртуке частным образом посмотреть на его въезд.

Сарбазы были расставлены в две линии по дороге. Шах ехал один. Впереди шел лейб-гвардии верблюжий полк, а сзади, поодаль, — его чиновники. Увидев наших господ, он привстал на стременах и закричал:

— Хош-гельды! (Добро пожаловать!)

Персияне рты разинули, удивляясь сей необычной милости царской… Шах въехал в свою лачугу. Войска персидские прошли мимо нашего лагеря, также и слон шахский. Весьма странно для европейцев видеть верблюжий полк. Верблюды были обвешаны красными лоскутками… Они хорошо выучены, скачут быстрее лошадей, немилостиво ревут и воняют. Где пышность персидского двора? Кроме лоскутков, свинства и нескольких жемчугов, ничего не видно!

Спустя три дня состоялся первый прием нашего посольства. Приемная палатка была устроена на обширном дворе. Шах сидел на троне, украшенном драгоценными камнями. Его ноги, обутые в белые чулки, болтались, и вместо величия, которое мы ожидали, увидели мишурного царя на карточном престоле, и все невольно улыбнулись. Он был, конечно, богато одет, впрочем, все было грязно и обношено. Сыновья его стояли у стены недвижимо и безмолвно»^{410}.

Члены посольства прошли через двор, по обеим сторонам которого стояли придворные и вооруженные телохранители шаха Фетх-Али. Окна гарема, примыкавшего к саду, были распахнуты настежь. Редкая возможность видеть иноземцев привлекла к ним всех обитательниц заведения, нацелившихся на гостей зрительными трубками. Впрочем, и русские без стеснения уставились на «строй жен и наложниц различного образа и возраста» и не увидели среди них «пригожих женщин», кроме одной, пожалуй, да и то очень «скучной и задумчивой»^{411}.

В этот раз никому уже не пришла в голову мысль предложить потомку Чингисхана снять обувь и надеть красные чулки. За особую уступчивость Алексея Петровича было принято его согласие на то, чтобы шагов за сто до приемной палатки один из лакеев стер пыль с сапог русского посла.

Поклонившись, Ермолов вручил его величеству высочайшую грамоту и сказал:

— Император всероссийский, великий государь мой, постоянный в правилах и чувствах своих, уважая отличные качества вашего величества и любя славу вашу, желает навсегда укрепить существующий ныне мир с Персией, благополучной царствованием вашим.

Я имел счастье быть удостоенным поручения передать вашему величеству желание моего государя. В искренности его перед лицом Персии призываю я в свидетели Бога^{412}.

По приглашению хозяина Ермолов сел в кресло, поставленное перед троном на том же ковре. Естественно, Фетх-Али был подготовлен к встрече и настроился увидеть «ужаснейшего и самого злонамеренного человека». И каково же было его удивление, когда гость «начал отпускать ему такую лесть, какой он не слыхивал в жизни», оставив позади всех его придворных льстецов. И чем глупее она была, тем больше нравилась. Вот что писал об этом сам Алексей Петрович:

«… Я показывал удивление его высокими качествами и добродетелями. Старик принял лесть за правду, и я, снискав доверие к своему простосердечию, свел с ним знакомство. Как мужа опытного и мудрого, просил я его советов и уверял, что руководимый им, я сделаю много полезного. В знак большой привязанности к нему я называл его отцом и, как покорный сын, обещал ему откровенность во всех поступках и делах.

Итак, о чём невыгодно было мне говорить с ним, как с верховным визирем, я обращался к нему, как отцу, когда же надобно было возражать ему или даже постращать, то, храня почтение, как сын, я облекался в образ посла. Сей эгидой покрывал я себя, однако же, лишь в крайних случаях и всегда выходил торжествующим».

Шах поинтересовался здоровьем посла.

— Счастливейшим считаю сей день, — отвечал Алексей Петрович, — в который предстал пред очи государя Персии, могущественного и знаменитого, уважаемого российским императором, моим государем.

Фетх-Али справился о здоровье русского императора, поинтересовался, где он находится, и выразил желание, чтобы согласие и мир между двумя державами никогда не нарушались.

— Желательно было бы, — заметил он, — чтобы русский император, точно так же, как персидский шах, могли посещать друг друга, подобно европейским государям. И да сойдет гнев Аллаха на всякого, кто осмелится поколебать мир, в коем пре бывают ныне обе державы!

Заканчивая официальную часть приема, шах сказал послу:

— Император Александр удостоил вас своим доверием. Я полагаюсь на мудрость его величества и поручаю вам делать все, что только может служить утверждению согласия между нашими странами.

Затем в палатку были приглашены все прочие члены посольства, общим счетом до двадцати человек.

— Я очень рад, — сказал шах, — что имею случай познакомиться с отличными офицерами русского государя, моего союзника.

Ермолов представил шаху каждого поименно. Когда очередь дошла до капитана Морица Евстафьевича Коцебу, известного путешественника, Алексей Петрович сказал: