Генерал-фельдмаршал светлейший князь Михаил Семенович Воронцов. Рыцарь Российской империи

Мы уже писали о том, что одной из причин назначения М. С. Воронцова на пост главнокомандующего Русским оккупационным корпусом было признание Императором особого уважения, которым пользовался Воронцов в офицерской среде. Дух корпоративности был силен в этот период в русской армии. С одной стороны, это укрепляло армию, а с другой – способствовало все большему развитию тайных обществ. Вероятно, можно полагать, что об отношении к последним лучше всего за себя и близких сказал А.П. Ермолов в письме к А.А. Закревскому: «Много раз старались меня вовлечь в общество масонов, я не опровергаю, чтобы не было оно весьма почтенно, но рассуждаю как простой человек, что общество, имеющее цель полезную, не имеет необходимости быть тайным»[341].

В этом же письме, датированном февралем 1819 г., А.П. Ермолов высказывает А.А. Закревскому сожаление по поводу неприятностей М. С. Воронцова по службе: «Надобно беречь подобных ему людей: у вас нет таковых излишних! Не по дружбе к нему, но по самой справедливости оцените его, и, без сомнения, найдете, что люди с его достоинствами редки. Прибавьте и ту выгоду, что он молод и государство долго может пользоваться его услугами. Во всем свете люди на высокие ступени по большой части восходят поздно, тем лучше, что человек способный может достигнуть их в молодости» [342].

Надо заметить, что щепетильность Воронцова, его ранимость в отношении критики в свой адрес была известна его друзьям и вызывала у них неоднозначное отношение. В одном из своих писем к А.А. Закревскому П.Д. Киселев передает свою беседу с Понсетом о Воронцове: «Мы много говорили о делах их, и он согласился, что Воронцов не прав во многом, и особенно в том, что полагал геройством не скрывать пренебрежение ко всему, что свыше происходило, и порочить явно все постановления, которые по званию своему обязан был представлять не на посмещище, но на уважение подчиненных своих, либо не служить»[343].

Но именно к такому выводу пришел и сам М. С. Воронцов, так как еще в письме, датированном маем 1818 г., он сообщает А.П. Ермолову свое решение «просить Императора об отставке»[344].

Возвращаясь к письму Киселева, надо обратить внимание, что он отмечает и полезность многих распоряжений М. С. Воронцова по корпусу, особо подчеркивая «запрещение жестоких телесных наказаний, которое должно было распространить на всю армию» [345]. Несмотря на положительное мнение Киселева о ряде мер, предпринятых командующим, М. С. Воронцов был прав, утверждая, что даже хорошо знающие его люди, в том числе некоторые из друзей, имеют ложное представление о его деятельности во Франции, поэтому не приходится удивляться негативной оценке властей. «Совесть меня ни в чем не упрекает, корпус поддерживал в течение трех лет и даже возвысил честь имени русского, при том остался совершенно русским, не потерял ни в чем привычек, ни обычаев своей родины»[346], – писал М. С. Воронцов.

Стоит подробнее остановиться на последнем замечании Воронцова, так как современники, побывавшие в то время в Мобеже, отмечали особую, царившую там атмосферу. Так, Ф.Ф. Вигель вспоминал впоследствии, что все, начиная от слышимой повсюду русской речи, до малейших деталей быта (русская кухня, двойные рамы и печи с лежанкой в квартирах), заставляло его думать, что «как бы волшебным прутиком в одне сутки перенесен я был в Россию из центра Франции»[347].

С этим воспоминанием не расходится и рассказ Ф.В. Ростопчина. В июне 1818 г. Ф.В. Ростопчин гостил у М. С. Воронцова в Мобеже. В одном из писем он воссоздает своеобразную обстановку, которая сложилась во Франции в это время, когда, по его словам, в одно утро можно найти русских в Мобеже, датчан в Бушене, англичан в Валансьене и казаков в Брикете. Рассказывая о посещении М. С. Воронцова, он пишет: «Я был очень доволен своею поездкою: со мной ездил Орлов, и я у графа Воронцова побыл шесть дней, воображая, что я был в России, ибо Мобеж столько же русский, как Клин и прочее; квас, сбитень, везде речи русские; брань наша. Дрожки разъезжают, песни, пляска и даже вывески на лавках русскими литерами и словами написаны. Воронцова боготворят и наши и жители, он строг, но справедлив и доступен»[348].