Генерал-фельдмаршал светлейший князь Михаил Семенович Воронцов. Рыцарь Российской империи

О передвижении корпуса М. С. Воронцов сообщает А.А. Закревскому, что: «Мы идем благополучно и по трехлетием пребывании в земле французской, при оставлении оной, из 30 тысяч не оставили 15 дезертиров, из коих еще большее число из людей найденных во Франции и по наказанию записанных в наши полки. Такого счастья, я признаюсь, что я не ожидал, и хотя надеялся, что беглых будет мало, но не мог думать, что во всем корпусе будет меньше, нежели в некоторых гвардейских ротах в 1814 году. Я после о сем подробно же донесу. Теперь мы идем по ужасным дорогам и проходя по 4 и по 5 миль, но все я утешаюсь тем, что вывел столь счастливо вверенный мне корпус российский из чужой и не благословенной земли. Когда меня здесь оставили, то такого успеха не ждали, впрочем, я знал, что за это спасибо не скажут, хотя в случае противном вся ответственность легла бы на меня»[356].

Действительно, мы уже обращали внимание на неоднозначную оценку Петербургом деятельности М. С. Воронцова на посту командующего оккупационным корпусом во Франции. Считая себя незаслуженно обиженным властями, М. С. Воронцов окончательно решил выйти в отставку. Для человека, который, по отзывам современников, был рожден для службы, этот шаг требовал определенного мужества.

Получив разрешение оставить корпус в Германии, М. С. Воронцов покидает его только на границе с Россией и в январе 1819 г. возвращается в Париж. В Париже он знакомится с графиней Е.К. Браницкой и просит ее руки у матери – графини А.В. Браницкой, находящейся в то время во Франции со своим семейством. Получив согласие, М. С. Воронцов уезжает к отцу в Лондон. Женитьба состоялась в Париже 20 апреля (2 мая) 1819 г., граф С. Р. Воронцов находился в это время в Париже, посаженым отцом невесты на свадьбе был герцог Веллингтон [357].

В России корпус был расформирован. Точно указать причины, побудившие власти принять такое решение, сложно. Так, Н.М. Лонгинов предупреждал М. С. Воронцова, что «многие влиятельные здесь лица, узнав о преимуществах, дарованных войскам рескриптом Государя, заявляли, что по возвращении этих полков из Франции нужно будет подыскать для них необитаемый остров, иначе прочим войскам нельзя будет примириться с их старыми распорядками». Лонгинова уверяли, что, когда подняли вопрос о формировании оккупационной армии во Франции, фельдмаршал Барклай-де-Толли сказал Государю: «Ваше Величество! Вам нужно помнить, что вы выиграли сражение, но потеряли 30 тысяч человек!»[358] М. Бестужев, принимавший участие в выводе части корпуса из Франции в Россию, считал, что причины его последующего расформирования в том, что офицеры корпуса утратили присущую русской армии солдатскую дисциплину и либеральничали, что особенно проявилось в среде высшей иерархии корпуса М. С. Воронцова[359].

Примерно через тридцать лет после описываемых событий автор специального исследования, посвященного истории Мобежа, признал, что русские более, чем другие народы коалиции, симпатизировали французам. Они были общительными и человечными. Автор подчеркивал, что военные «уносили восхищение нашими обычаями и нашими институтами в деспотичную и варварскую страну» [360]. Во Франции, по мнению автора, русские познакомились со свободой и цивилизацией.

Хотелось бы отметить, что, по мнению современных французских исследователей, таким образом «закладывалось» слишком схематичное мировоззрение, в котором «отменное воспитание» русских противопоставлялось «свирепости» прусских военных, находившихся в Мобеже до конца 1815 г. Это мнение господствовало в конце XIX столетия; воспитывая ненависть к Пруссии, поощряли тем самым союз с Россией[361].

Как отмечает современный российский исследователь М.А. Давыдов, с точки зрения военной целесообразности расформирование корпуса нельзя назвать разумным шагом, к тому же десять полков корпуса, как указывает Давыдов, были отправлены к А.П. Ермолову на Кавказ, затем расформированы и отдельными частями присоединены к ермоловским полкам[362].

Но как следует из воспоминаний А.П. Ермолова, к нему прислали Апшеронский и 41-й егерский полки, о расформировании или прибытии других полков из корпуса М. С. Воронцова А.П. Ермолов не указывает[363].

Весьма сомнительно, чтобы политически неблагонадежные военнослужащие были отправлены для продолжения службы в регион активных военных действий, где прежде всего требовалась хорошая военная подготовка, дисциплинированность, высокий моральный дух.

Изменения в дивизионной и корпусной организации пехоты, начатые им в 1816–1818 гг., являлись одним из аспектов преобразования в русской армии.