Генерал Империи (СИ)

Такой подход позволил прорваться к Долмабахче и Йылдыз намного раньше, чем их обитатели успели сбежать. Они, конечно, дернулись. Но куда им бодаться с бронетехникой? Тем более, что штурмовики и пехота лейб-гвардии Механизированного полка обеспечивала работу бронетехники в стесненных условиях городского боя. Да и на марше прикрывали, удерживая на прицеле верхние этажи и крыши зданий. Все, кто пытался высунуться, даже просто из любопытства, безжалостно уничтожался. Гуманизм и человеколюбие – не то, что было допустимо в сложившейся ситуации. Проявлять слабость в гудящем многомиллионном городе – самоубийство. Тем более, что с крыш и верхних этажей могли кидать гранаты и какую-нибудь еще пакость.

Эта суровость дала свои позитивные плоды незамедлительно. Ведь в результате стремительного прорыва полка удалось сделать главное – захватить в плен Мехмеда V и знаменитый триумвират из Энвер-паши, Талаат-паши и Джемалю-паши. Ну и прочих менее ценных пленников.

Промедли они хотя бы немного, пропуская и разгоняя толпы людей, стараясь избежать жертв среди мирного населения. И все. Сбежали бы. Все сбежали бы. Они и так их чуть ли не «на взлете» поймали. На последних минутах.

Полк занял ключевые места, а начавшие подходить часом позже остальные части и подразделения корпуса, активно занялись установкой контроля над основными магистралями и наведением порядка в городе. Рутиной. Банальной рутиной. Но кровавой.

Первоначальный шок от прорыва русских прошел. И какие-то отдельные очаги сопротивления возникали то здесь, то там. Их приходилось давить. Быстро и безжалостно. Из дома выстрелили? Дом зачищали. Всех. Разбираться не было времени.

Больше всего доставили мечети, которые регулярно превращались в узлы обороны, благодаря идейным верующим, что сражались с неверными до конца. Не все, конечно, но кто их разберет? Тем более, что с практически всех минаретов велся обстрел русских. Так что, как несложно догадаться, эти самые минареты сносились. Первые день – только те, откуда стреляли. А потом – просто все. Потому что, то здесь, то там оживали минареты в, казалось, бы зачищенной мечети. Какой-то идейный борец пробирался туда с винтовкой и стрелял по прекрасно наблюдаемой оттуда русской пехоте. Вот и перестали рисковать. Увидели минарет – выстрелил из 75-мм «окурка» в основание. Если не хватило – парочку «гостинцев» отправил. С безопасного расстояния…

Сурово. Безжалостно. В какой-то мере аморально. Но Меншиков не мог себе позволить миндальничать. Упусти он инициативу. Дай узлам сопротивления окрепнуть и оформиться. И все. Его тупо завалят массой. Этого нельзя было допустить. Взять город и потерять его таким глупым образом? Нет. Максим не был готов к этому. Поэтому он действовал как настоящий варвар… как истинный европеец, ворвавшийся в стан к туземцам…

Вместе с тем 7 октября 1916 года ранним утром было произведено знаменательное событие. Проведен благодарственный молебен в Святой Софии. Ее минареты уже снесли, на купол храма водрузили импровизированный деревянный крест. И освятили. Вновь возвращая в лоно Православной церкви силами местной греческой общины и лично Вселенского Патриарха.

Этот деятель прискакал на поклон к Меншикову уже 4 октября, когда понял, что город пал. Симфония – фундаментальный принцип, отличающий Западное христианство от Восточного сработал безукоризненно. Церковь Восточного христианства всегда переходила на сторону сильного, крепко держась заветов старины глубокой. Именно так она поддерживала успешные государственные перевороты во времена Византии. Точно так она перебежала на сторону султана Мехмета II Завоевателя, когда поняла, что Византия обречена… Восток всегда был гибким. И эта ситуация не стала исключением, даже несмотря на то, что Вселенский Патриарх был самым что ни на есть натуральным чиновником султана. Его подданным. Его верным слугой, окормляющим христиан, проживающих на просторах Великой Порты.

Так или иначе, но идею освятить Святую Софию Вселенский Патриарх не только поддержал, но и всемерно стал прославлять. А потом, во время благодарственного молебна, буквально источал восторги на тему освобождения Святой Софии из векового плена.

Максим же слушал эти слова без всякого воодушевления. Ну освободил. Ну освятил. И что? Город ведь насквозь исламский. В нем практически не осталось даже налета римско-византийских традиций. Он всем своим видом больше напоминал какой-нибудь Багдад или Тегеран, нежели второй Рим. Он опоздал. Они все опоздали. И с делами, и с мечтами. И глядя на то, как распаляется Вселенский Патриарх ему становилось тошно, больно и обидно. Древняя, старинная мечта многих русских оказалась не более чем миражом в пустыне.