Ничего удивительного в выборе Эбенгарда не было. Он просто встал на сторону победителей, стремясь оградить своих морячков от совершенно излишних проблем. Все-таки, «вес бортового залпа» у сторонников императора был несопоставимо меньше, чем у их противников. В его представлении все было просто и понятно. Да, конечно, присяги он не нарушал и против монарха не выступал. Но и не мешал против того действовать. Слишком уж уверенно Николай II шел ко дну, пытаясь захватить с собой на дно как можно больше людей. И Андрей Августович не видел смысла в этом «открытии кингстонов».
А потом все поменялось.
Кресло под Керенским затрещало, а Брусилов запутался в своих собственных революционных играх. Весь тот пестрый балаган, что поначалу казался единым и несокрушимым не выдержал испытания временем и стал рассыпаться, отчаянно собачась промеж себя. И националисты всех сортов, а еще всякого рода социалисты, анархисты и прочие городские сумасшедшие. Они сцепились промеж себя в совершенно бескомпромиссных спорах. Пока спорах. Ведь каждый из них мнил только свою позицию безусловно верно, почитая всех этих «чудиков», «изменников революции» и просто нехороших людей лишь временными попутчиками. На коротком рывке – да – эту беду можно компенсировать обещаниями каждому из них близости «светлого будущего». Но в горизонте даже в квартал – уже нет. Все пошло в разнос. И Керенский со своими сторонниками тупо потеряли контроль над ситуацией.
Тем более, что им всем оппонировала смычка Северного фронта и Балтийского флота, на которых удержалась очень крепкая имперская позиция. Так уж сложилось. Благодаря Меншикову, который приложил к этому огромные усилия… и деньги. Многое из награбленного в походах он вкладывал в обеспечение единства союзных ему «вооруженных людей».
После чудодейственного воскрешения Меншикова Эбенгард осознал ошибочность своей оценки и стал осторожно прощупывать пути для маневра. Но нужен был повод и удобный случай. И он подвернулся. Ведь на мирной конференции в Константинополе должен был присутствовать кайзер Германской империи, что гостил в Штормграде. Вот его-то Андрей Августович и доставил из Севастополя, куда тот доехал в опечатанном вагоне. А вместе с Вильгельмом и супругу нашего героя – Татьяна Николаевна с обоими сыновьями. Что стало совершенным удивлением для Максима.
— Ты… — тихо произнес он, не сдержав своего удивления.
— Я, — так же тихо ответила Татьяна. Одного сына она держала на руке, прижав к себе, а второго, что стоял у ноги, ухватив за маленькую ладошку. — Помешала?
— Это было очень опасно. Дети еще малы. Им такие морские переходы нежелательны.
— Конечно, — кивнула она, шагнула вперед и снизив голос прошипела. — Тем более, что по слухам тебе несложно делать в каждом городе новых.
— Как вы доехали? — спросил он, шагнул вперед и подхватил на руки второго сына. Того, что стоял подле матери.
— Ты не слышишь меня?!
— Я должен оправдываться за любые сплетни, что болтают за моей спиной? Серьезно?
— Значит ты внучку султана себе в шлюхи взял просто от любви к искусству?
— В шлюхи? — невозмутимо переспросил Максим. — Если пожелаешь, я лишу ее девственности при тебе.
— Что?! — ошалела она, едва не задохнувшись от ярости.
— В наказание за то, что ты веришь всяким глупостям про мужа.
— И скажешь, что эта австрийская шалава – тоже навет?
— Кто? — скривился Максим.
— Эта шлюха, что понесла от тебя!
— Не понимаю, о чем ты.
— Прекрати! Все знают!
— Все-таки тебя нужно наказать. Вот приму ислам и возьму эту турчанку второй женой. Чтобы тебя позлить, — усмехнулся Максим. Впервые после начала разговора с женой.
— Что ты несешь?!
— А что несешь ты?! Бедная девочка оказалась одна в городе, охваченном волнениями. Ее бы растерзали. Я просто помог ей покинуть эту опасное место.
— И только?
— Во всем остальном нужно винить ее супруга. К сожалению, погибшего.
— Как и муженек нашей служанки… Марты… не так ли? Очень удачное совпадение.
— Что ты от меня хочешь? Чтобы я резал головы всем, кому пожелает про меня всякие пошлости болтать? К чему этот цирк? Да, вон люди отошли и не слушают. Но… не слушают, не значит – не услышат. Зачем ты все это устроила? Я давал тебе повод усомнится во мне? В моей любви? В крепости нашей семьи?
— Я не могу так… — тихо-тихо прошептала она, совсем приблизившись. Губы ее задрожали, а на глазах навернулись слезы. — Мне страшно там одной сидеть. Я хочу быть рядом.
— Я под пулями хожу. Эта дура, которую ты посчитала моей шлюхой, на меня с кинжалом кидалась. Рядом со мной быть опасно и для тебя, и для детей.
— Не опаснее, чем там… вдалеке… Я сон потеряла. Понимаешь? Всю жду, когда меня придут убивать или брать в заложники, чтобы тебя шантажировать.
— В Штормграде?
— Там все не так спокойно, как ты думаешь.
Максим напрягся, но промолчал, сцепившись с женой взглядом. Татьяна тоже промолчала, даже и не думая отводить взгляд. Только чуть наклонилась, теперь глядя на мужа немного исподлобья. С вызовом, что ли. Что заставило нашего героя усомниться в ее словах.