Генерал Карбышев

Карбышевы жили в центральном, тогда лучшем районе города — Казачьем форштадте. В том же районе вольготно расположились четырехэтажные здания Сибирского кадетского корпуса с массивными колоннами у парадного подъезда. А отсюда уже рукой подать и до дворца краевого генерал-губернатора и атамана. Дворец его утопал в зелени. Пышный сад на английский манер, цветники. Южнее сада расположилась Казачья площадь — очень просторная, несмотря на то, что всю середину ее занял монументальный военный собор, где хранилось знамя Ермака Тимофеевича. Внутри собора на постаменте покоился свинцовый гроб с забальзамированными останками генерал-майора Чирикова, одного из первых атаманов Сибири.

Братья чинно прошествовали по Никольскому проспекту и подошли к иреженным перелескам. Здесь все еще без устали размахивали широкими крыльями старенькие, замшелые ветряки. Их дощатые крыши казались седыми от густого мучного налета.

Машут нам, здороваются с нами! — Щелкнув лихо каблучками сапог, как бравый казак, Митя отдал мельницам честь по всей форме. — Здравь желаю, ваш скородь! — и залился раскатисто безудержным ребячьим смехом. Ему свойствен был по природе юмор, с детства мальчик рос весельчаком.

— А мне кажется, что ветряки со мной не здороваются, а прощаются, — с грустью обронил Володя.

Они прошли по Полковой, потом по Войсковой, с нее свернули на Конюшенную, с Конюшенной на Лагерную, И очутились на главной улице — Атаманской.

По Атаманской братья дошли до левого берега Оми. По деревянному мосту перешли через реку, на правый ее берег — в Любину рощу. Зеленокудрые березы приветливо клонились от легкого ветра.

Роща была всем мила, но днем в ней никто не гулял, потому что поблизости раздавались крики зазывал, шум бойкого торга — рядом располагался городской базар.

Пришлось протиснуться сквозь толпу, заполнявшую обжорный и мясной ряды базара. За ними начинались две старинные параллельные улицы — Бутырская и Скорбященская.

Маленький Митя знал, почему присвоены этим улицам такие названия. Тайком убегал он сюда с соседскими ребятами наблюдать, как под конвоем солдат с винтовками наперевес гнали партиями каторжан и ссыльных. Арестанты гремели кандалами, глухо стучали деревянными колодками, брели понуро по неровным булыжникам мостовой. Спотыкались, падали и, поднявшись, снова брели. Многие из них стонали от боли, хрипло и надсадно кашляли. Некоторые озирались вокруг запавшими глазами, полными ненависти и злобы к своим мучителям.

Молча провожала каторжных сгрудившаяся толпа. Она набегала к обочинам дороги, мрачно застывала. Часто кто-нибудь кидал узникам ломоть хлеба или какую-нибудь еду, завернутую в тряпицу.

Иногда партия каторжных останавливалась, и тогда народ у обочин начинал с ними громкую перекличку через живой заслон конвоиров:

— Откуда вас гонят?

— Из московских Бутырок!

— А куда?

— В Тобольский каторжный острог!

— А дальше куда?

— Сибирь велика. Загонят, не воротишься…

Скорбная дорога, слезами омытая. Из тюрьмы в тюрьму, из острога в острог. Вот и улицы названы по ней — Бутырская и Скорбященская.

Неспешно беседуя, братья незаметно подошли к дому, где квартировала семья крестьянина Сараханова. Володя знал, что глава этого немалого семейства продал свой скудный надел земли в станице Кобырдахской на Тобольщине и подался в Омск на заработки.

Конечно, не принято было в те времена родовому казаку знаться с сыном крестьянина. Но Володя подружился с Костей Сарахановым сразу же после того, как познакомился с ним в гимназии.

Константин был старше Володи и опередил его в гимназии на один класс. Однажды на большой перемене они очутились вдвоем в коридоре у раскрытого окна. Поглядели на то, как бегают и резвятся гимназисты во дворе, перекинулись между собой шуткой, острым словцом.

Так состоялось знакомство.

Сын офицера, родовой казак — и сын бесправного крестьянина, считавшегося иногородним даже в своей станице. Что могло быть между ними общего? Ну хотя бы сидели за одной партой или учились в одном классе, были бы ровесниками или соседями, тогда куда ни шло. А тут и учились врозь, и жили в противоположных концах города. Но нежданно-негаданно они крепко подружились.

Володя зачастил к Сарахановым. Среди местных кумушек пошла молва: причиной этому вовсе не Костя и не книжки, которые они вдвоем почитывают. И не шахматы, которым они отдают предпочтение перед крокетом или теннисом. Влечет Володю младшая сестренка Кости — она-то и вскружила голову юноше.

Кумушки, как известно, приметливы… Володе нравилась Костина сестра. Но раньше, чем он ее увидел, гораздо раньше, чем разобрался в своих чувствах к девушке, он искренне привязался к Константину. Обоих волновала неустроенность жизни. Оба подолгу размышляли над тем, как ее переделать. Костя где-то доставал запрещенные книжки, брошюры и давал их под строжайшей тайной Володе.