Генерал Коммуны

Домбровский достал из ящика стола маленькую карту Парижа, разгладил ее, стал вглядываться, медленно потирая лоб кончиками пальцев. Вессэ облизнул сухие тонкие губы и отвернулся с деликатным видом официанта, подавшего фальшивый счет. «Рыбка клюнула!» — подумал он, волнуясь, а рука в глубине кармана продолжала сжимать залитую свинцом рукоять неразлучного ножа.

Когда ожидание стало совершенно нестерпимым, Домбровский поднял красные от бессонницы веки и сказал:

— Я согласен.

Губы Вессэ обрадованно дернулись, обнажая крепкие зубы, он нагнулся над столом и, вцепившись глазами в лицо Домбровского, сказал уже совсем тающим голосом:

— Мой дорогой генерал, имейте в виду: для того чтобы никто не посмел оспаривать вашу заслугу, придется лично нам встретить и провести до площади Звезды авангардную колонну наших солдат.

С тем же успехом Вессэ мог разглядывать физиономию бронзового льва на крышке пресс-папье. Ни один мускул не дрогнул на лице Домбровского. Он невозмутимо ответил:

— Хорошо.

Потом, с непонятной для Вессэ досадой оборвав его восторженные излияния, Домбровский поставил два условия: во-первых, он может открыть не ворота Мюэт, а ворота Майо. Он объяснил почему и доказал, какие это имеет преимущества для версальцев; во-вторых, необходимо на три дня прекратить обстрел участка ворот Майо, чтобы можно было снять оттуда войска коммунаров, не вызывая подозрений.

Сигналом согласия Версаля на условия Домбровского послужит прекращение обстрела участка Майо сегодня, ровно в полночь. Через два дня они снова встретятся, чтобы окончательно договориться о часе, когда версальцы смогут незаметно войти в город.

Вессэ ощущал давно уже не свойственную его душе благодарность. Обрадованный, он протянул обе руки.

— Франция не забудет вашего подвига, генерал! — сказал он, вспомнив подходящую к этому случаю фразу Пикара.

— Я надеюсь, — наклонил голову Домбровский, не замечая протянутых рук.

Вессэ благодушно пожал плечами: подобные мелочи его не задевали. Он поиграл брелоком, сладко улыбнулся:

— Наш договор придется скрепить подписью.

Домбровский помедлил. Секунду-другую они изучающе смотрели друг на друга.

— У вас он с собой? — спросил Домбровский.

— Нет, я вам завтра доставлю.

Домбровский кивнул.

В восторге от своей удачи Вессэ возвращался назад, легко перенося гибкое сытое тело через выбоины разбитого снарядами тротуара. Наверное, не было в эти минуты счастливей человека во всем Париже. Широко раздувая ноздри, Вессэ вдыхал запахи развороченной земли, горячих камней. Он скользил, привычно держась теневой стороны улицы, быстро ощупывая рыскающими глазами лица прохожих. Сам не замечая, он замурлыкал под нос на модный мотивчик бессвязную песенку, словно выплескивая переполнившую его радость:

Тьер умница, и он был прав,
Но и Домбровский милый парень!
А Макс Вессэ умнее всех,
Недаром «тигром» я зовусь.
В моих руках судьба Парижа,
И двадцать тысяч франков у меня в кармане!
Да, двадцать тысяч у меня,
Да, двадцать тысяч у меня!..

Повторяя последнюю строчку, Вессэ задержался на минуту перед витриной какой-то табачной лавки, где среди пестрых сигарных коробок стоял портрет Домбровского, трогательно увитый мохнатыми ветками кедра, и заговорщически подмигнул теперь уже совсем не страшному маленькому поляку.