Генерал Кононов. Том I

Командиром 2-го взвода был назначен вахмистр Николай Давыдов — бывший лейтенант и командир эскадрона Красной армии. Молодой Давыдов был с добродушным, всегда улыбающимся, типично русским лицом. Во время гнева его полное лицо делалось красным, но через секунду оно вновь добродушно улыбалось и казалось, что несмотря на его старания, он никак не может быть строгим. Казаки его мало боялись, но любили очень и любя посмеивались над добродушием своего командира.

Командиром нашего, 3-го взвода, был назначен вахмистр Петр Чебенев. Удивительно интересна была личность этого весьма молодого командира. Небольшого роста, худощавый, стройный, подтянутый, с бойкими смеющимися голубыми глазами, со светлым кучерявым донским чубом, Чебенев на первый взгляд производил впечатление бойко-дерзкого мальчугана, надевшего на себя военную форму. Говорил он «блатным» лексиконом, зачастую пересыпая свою речь троекратным «матом», но держал себя с достоинством, явно требуя от нас уважения к себе, как к начальнику.

Познакомившись ближе с Чебеневым я узнал, что он бывший сержант казачьей дивизии Красной армии. Образование получить ему пришлось очень скудное — всего четыре класса станичной (начальной) школы, да и получать его он совсем не старался, а мечтал о службе в армии, куда добровольцем-малолеткой и попал.

Чебенев часто с увлечением рассказывал, как он получил первый приз — серебряные часы — за джигитовку еще будучи курсантом полковой школы; как ему было присвоено звание сержанта и т. п. По-всему было видно, что он любит военную службу и к ней способен. Строгий, но справедливый, он вскоре стал пользоваться общим уважением, не только нашего взвода, но и всей сотни.

Каковы были его боевые качества, я тогда еще не знал, хотя и неоднократно слышал от других казаков, что он неимоверно храбр и ловок в бою, за что и был произведен, несмотря на молодость, в чин вахмистра (Чебеневу было тогда 19 лет).

И, наконец, командиром хозяйственного взвода (обоз), был назначен вахмистр Николай Суханов. Этот стройный, подтянутый, слегка рябоватый, но красивый, среднего возраста донской казак, стал сразу-же бичём целой сотни. Он придирался к каждому упущению, к каждой мелочи, наказывал казаков за каждый пустяк. Говорили о нем, что в прошлом он старшина эскадрона Красной армии. А, как известно, на такие должности в любой армии подбираются рьяные «службисты», не спроста в немецкой армии вахмистров эскадронов и фельдфебелей рот называли «спис». Вот и наш Суханов обладал несравненными качествами такого «списа».

Наша сотня, став Кононовской, сразу же стала и перековываться на кононовский лад. Немецкие команды, которые мы так хорошо знали, оказались нам больше не нужды. Все военное обучение строилось по уставам и наставлениям Красной армии, используя все лучшее, что в них было и тесно увязывалось с боевым опытом и казачьей сноровкой.

Несмотря на жестокую дисциплину, царившую в полку, чувствовался демократический дух, изстари присущий казачьему войску.

Например, даже к самому командиру полка можно было в некоторых случаях обратиться на ты, назвав его «Батько», а не по обычному — господин Войсковой старшина (подполковник).

Все эти новые для нас — новых кононовцев — порядки нам очень понравились и мы прилежно и быстро стали их усваивать. Совсем иное положение было в полках, где командовали немецкие офицеры. С самого начала там начались трения из-за языка и абсолютного взаимного непонимания. В своем большинстве немецкие командиры вели себя по отношению к казакам со свойственной им надменностью и чванством, что оскорбляло национальное чувство и вызывало у казаков недружелюбие и злость. Если на казака накричал казачий командир, то казаки относились к этому, как к обычному явлению, так, скажем, как ребенок, в подобном случае, к отцу, но если на казака кричал или тем более наказывал немецкий офицер, то это воспринималось казаками так, как-бы кричит и наказывает «чужой дядя».

Те немецкие командиры, которые, будучи заражены гитлеровским нацизмом и явно с ненавистью, пользуясь своим положением, умышленно наказывали казаков, особенно разжигали национальную вражду. Последнее приводило иногда к серьезным эксцессам.

Например, во время занятий в одном из эскадронов 3-го Кубанского полка, один немецкий унтер-офицер ударил по лицу одного казака, остальные казаки в защиту своего товарища немедленно тут-же на месте, убили этого унтер-офицера. Прокуратура дивизии долго уточняла и выясняла, кто-же конкретно убил унтер-офицера, ответ был один: «Вся сотня».

Второй случай. Во втором Сибирском полку в 4-й сотне немецкие унтер-офицеры особенно плохо относились к казакам в том числе и сам командир сотни немецкий, обер-лейтенант М.

Казаки этой сотни ночью зашли в комнату, где спали немецкие унтер-офицеры и вахмистр, забрали оружие и разбудив немцев, приказали им раздеться догола, а затем ударить друг друга кулаками в лицо. Потом всех их избили до полусознания, связали веревкой один к другому и сделали надпись: «Быть другом казаков, — значит быть, прежде всего, человеком».

Эти казаки исчезли бесследно.