Генерал Кононов. Том I

В наш 5-й Донской полк, как бы временно, на должность командира 1-го дивизиона был назначен немецкий ротмистр фон Ляр. Последний был выходцем из традиционного немецкого, так называемого «полка Черных Гусар». В этом полку служило кастовое немецкое дворянство. Головные уборы чинов этого полка были украшены человеческим черепом (таким же, как и войска СС). Фон Ляр, оказавшись человеком с чрезмерным воображением и высокомерием, сразу же восстановил против себя, и без того относившихся отрицательно к немцам, казаков нашего дивизиона. Сразу же начались трения между ним и казачьими офицерами.

Однажды, но приказанию командира взвода, я проводил во взводе занятия по конной подготовке. Занятия, как обычно в нашем полку, проводились по-русски. Явившийся фон Ляр высокомерным тоном приказал мне подавать команды по-немецки. Я исполнил его приказание. Получилась сразу неразбериха. Казаки, которые не знали немецких команд, остановились в недоумении. Я доложил Ляру, что казаки-кононовцы не знают немецких команд и что только часть казаков нашего взвода понимает по-немецки. Несмотря на мой доклад фон Ляр приказал подавать команды по-немецки, а тем, кто не понимает, учиться их понимать.

Явившийся после фон Ляра «Дедушка-майор» услышав, что я подаю команды по-немецки, удивленно выпучив глаза, повышенным тоном с негодованием спросил: «Эта что за болтовня здесь происходит!?»

Я доложил, что командир дивизиона, ротмистр фон Ляр, приказал подавать команды по-немецки. Взбешенный «Дедушка-майор», пришпорив коня, помчался в штаб полка. В штабе начались бесполезные разговоры и споры: фон Ляр не знал ни слова по-русски, казаки-кононовцы не понимали и не хотели понимать по-немецки и переливание из пустого в порожнее ни к чему не приводило. Оставалось только или уволить с должностей всех казачьих офицеров и под-офицеров нашего дивизиона или же уволить фон Ляра.

Очевидно командование дивизии имело приказ держать хотя бы одного немецкого офицера в кононовском полку и не могло уволить фон Ляра, а уволить казачьих офицеров и под-офицеров не решалось, опасаясь повторного «бунта» кононовцев.

Фон Ляр, раздраженный нашей непокорностью, продолжал усложнять положение. Особенно он почему-то взъелся на нашу сотню. Однажды командир нашей сотни, сотник Шикула, собрался провести конные занятия с младшими командирами сотни. Оседлав лошадей, мы готовы были тронуться к манежу. Как вдруг из-за конюшни вывернулся фон Ляр. Ни с того, ни с сего он набросился на готовившегося сесть на коня Шикулу. Извергая страшные ругательства он стал обвинять Шикулу в том, что яко-бы в нашей сотне творится беспорядок и что он теперь знает почему командир полка его постоянно ругает. Бывший при нем переводчик поспешно переводил.

Вытянувшись, побелев от негодования и обиды, Шикула молча выслушивал отвратительную лающую речь фон Ляра. Эта сцена происходила в присутствии всей сотни, т. к. сотня в это время находилась на уборке лошадей. Общеизвестно, что ни в какой армии ни один офицер не имеет права кричать на своего подчиненного офицера в присутствии его солдат, т. к. это подрывает авторитет и мораль любого командира и способствует разложению дисциплины в армии.

Естественно, фон Ляр это знал. Своим же поведением он показывал свою ненависть к казачьим офицерам и вообще к русским.

Оскорбленные таким отвратительным поведением этого зазнавшегося немца, казака с притаенным гневом и ненавистью молча смотрели на происходящую картину.

Будучи от природы очень чувствительным и вспыльчивым я особенно остро ощущал всякое малейшее национальное оскорбление. В этот момент у меня судорожно задергались руки, неудержимо захотелось рубануть немца по голове казачьей шашкой, развалить пополам этого аристократа по званию, а на самом деле глупца и невежу по существу.

Накричавшись вдоволь, фон Ляр, задрав голову, пошел прочь. По его виду можно было определить, что его самомнение не имеет границ.

Крайне оскорбленный Шикула отменил занятие и отправился к командиру полка с просьбой немедленно перевести его во второй дивизион, где командиром был казачий офицер, в противном случае он отказывается служить и готов отправиться в лагерь военнопленных. Кононов, понимая душевное состояние Шикулы, сразу же удовлетворил его просьбу и перевел его в штаб полка. После этого случая Кононов, вызвав фон Ляра, сделал ему хорошую взбучку, сказав, что если он его и ругает, то не в присутствии подчиненных ему офицеров и казаков, а поэтому, согласно существующей субординации, приказывает ему в необходимых случаях действовать таким-же образом.

Ясно, что у такого немца, каким был ротмистр фон Ляр, наставления Кононова, хотя они были и справедливы, вызвали лишь еще большую ненависть к русским, нежели у казачьего офицера сотника Шнкулы к немцам. Можно себе представить, как он был оскорблен тем положением, что какой-то казачий офицер (конечно, унтерменш в его понимании) смеет его, немца, аристократа, поучать и ему приказывать.