Капитан повёл гусар к месту нападения.
А Мюрат меж тем уже летел к другому бивуаку, собирая вокруг себя подавленных паникой кавалеристов. Когда их набралось с сотню, он сам повёл их туда, где слышалась пальба.
Стоявший рядом с Чеботарёвым поляк вдруг придержал коня и всмотрелся вдаль. Сейчас он напоминал гончую в стойке, заприметившую неподалёку добычу. Вытянув руку в сторону французских всадников, поляк воскликнул:
— Мюрат!.. Мюрат!..
Но бывалому воину было достаточно и услышанного. Пришпорив коня, он полетел на французских кавалеристов.
Орлов-Денисов тоже узнал в полуодетом всаднике Мюрата. Он не однажды видел его в Тильзите, когда пять лет назад императоры заключали мир. Черноволосый, порывистый в движениях, с решительным лицом — в нём сразу угадывался отважный боец.
Мюрат видел, как к нему, устрашающе выставив пики, мчались казаки. Но это его не испугало. С обнажённым клинком он бросился на рыжебородого казака. Тот увернулся, выставил пику и ткнул ею Мюрата.
Маршал почувствовал тупой удар в бедро и с трудом удержался на коне. Он получил бы ещё удар, если б не подоспел на помощь какой-то майор с полусотней всадников. Заслонив собой маршала, майор сразу бросился на бородача.
— Вот тебе! — рубанул он, высекая на металле пики сноп искр.
— Вы ранены, мой маршал! — услышал Мюрат голос адъютанта. — Вам нужно уйти...
Придерживая Мюрата, адъютант повернул коней назад.
Лишь ускакав от места схватки на безопасное удаление, маршал почувствовал слабость и боль в бедре, перед глазами стлался туман.
Это было первое ранение безудержно отважного военачальника. Никогда за двадцать два года службы он не получил даже царапины. А уж в каких только переделках он не побывал! В Итальянском походе отличился в жестокой битве при Маренго, в сражении при Вертингене он со своей кавалерией пленил шестнадцатитысячную австрийскую армию во главе с её командующим, показал себя под Аустерлицем, Иеной, Эрфуртом, Прейсиш-Эйлау, Фридляндом.
Сын трактирщика, он в двадцать пять лет стал генералом, в тридцать три — маршалом Франции, королём Неаполитанским. «Баловнем победы» называли его. Он был правой рукой Наполеона, и тот говорил, что Мюрат превосходит храбростью всех на свете, в поле настоящий рыцарь и что нет на свете генерала, более способного к командованию кавалерией.
И вот здесь, у малоизвестного местечка Тарутино, безудержный и непобедимый маршал терпит поражение! Первое в своей победной жизни...
Судьбе было так угодно, что это поражение стало переломным в его биографии, всё потом пойдёт кувырком, от этого местечка Тарутино до итальянского берега Калабрии, куда он попадёт через три года ненастным сентябрьским утром 1815 года.
Тогда, спасаясь от преследователей, Мюрат с небольшим отрядом в двести пятьдесят человек отплыл на нескольких кораблях от берегов Франции в надежде утвердить себя королём Неаполитанским. Но, на его несчастье, в море разразилась буря, корабли разметало, и он высадился с немногими сподвижниками, потерявшими веру в своего императора.
В первой же деревне его схватили.
— Я Мюрат, король Неаполитанский, — возмутился он действиями местных властей.
— Вы — Мюрат? Тот самый, что был помощником Наполеона? Маршал?
— Совершенно верно.
— В таком случае нам крупно повезло. Вы-то нам и нужны.
Его тут же предали австрийскому военно-полевому суду. Процесс продолжался четверть часа: трибунал вынес смертный приговор. Мюрата вывели за околицу деревни.
— Виват...
Он не успел закончить: прогремел залп, и маршала не стало...
Но это будет потом, а сейчас его корпус и он вместе с ним бежали к небольшому местечку Спас-Купля на Московской дороге, спасаясь от казаков.
Французы понесли значительные потери: более двух с половиной тысяч убитыми и ранеными, тысяча пленных и среди них генерал Дери. Были захвачены тридцать восемь исправных орудий, сорок зарядных ящиков, в руки русских попал весь обоз, в том числе и личный обоз Мюрата. Это была первая победа русских войск над французской армией, положившая начало изгнанию оккупантов из пределов России.
Докладывая о сражении императору, Кутузов писал:
В полдень 6 октября Наполеон проводил смотр находившихся в Москве войск. Он стоял на возвышении, а перед ним, отбивая шаг, проходили полки за полками.
— Да здравствует император! — кричали им, и из плотных шеренг неслось:
— Вива-ат! Вива-ат!