Генерал Власов: Русские и немцы между Гитлером и Сталиным

Вокруг лагеря проложили дорогу и над лагерными воротами укрепили далеко видную вывеску со словом «cage» и номером, что означало «клетка». Это звучало мало ободряюще… Несмотря на это, бегство из этого лагеря было сравнительно легким. В колючей проволоке не было еще электрического тока, что мы, конечно, немедленно исследовали. Многие власовские солдаты имели случай соприкоснуться с советскими лагерями и узнали, что так называемая зона смерти вплоть до забора из колючей проволоки, по которой проходил высоковольтный ток, занимает примерно 10 метров.

Поначалу чины власовской армии продолжали еще надеяться, что американцы используют их в предстоящем и, по их мнению неизбежном, конфликте с Советским Союзом. Не только генерал Меандров, русский комендант большого сборного лагеря, высказывал следующее мнение: необходимо сохранить военную организацию, чтобы американцы могли использовать эти войска в боеспособном состоянии и в определенном месте при предстоящем походе против Советского Союза, и для этого дать им, что называется, «перезимовать». Затем повторялся довод: «Коммунизм, против которого мы боролись, также является врагом и Соединенных Штатов».

По существу эта точка зрения была правильной, но в то время совершенно неприменимой, потому что американцы рассматривали советчиков как своих союзников. Совершенно непонятным образом они смотрели еще на Сталина как на «хорошего старого Джо». Для власовских бойцов было абсолютно непонятно, как ни американское, ни английское руководство не хотело оценить их боевого потенциала.

Как мы только гораздо позже узнали, судьба этих людей была уже заранее определена соглашением в Ялте 11 февраля 1945 года. Тогда Соединенные Штаты, Англия и Франция обязались выдавать Сталину всех лиц, даже против их воли, которые на 1-ое сентября 1939 года были гражданами Советского Союза и были чинами Красной армии 22 июня 1941 года, или тех, которые доказано добровольно сотрудничали с врагом. Рузвельт по своей наивной доверчивости и незнанию дал на это свое согласие. По незнанию ли или потому, что его политический советник Алджер Хисс был советским шпионом? Хисс позже мог политически использовать свою двойную роль, так как срок давности за преступления шпионажа в Америке истекает после 10 лет…

Но всего этого тогда еще нельзя было предвидеть. Надежды все еще вытесняли опасения о выдаче, пока мы однажды не прочитали в номере американской военной газеты «Старс энд Страйпс», которую мы иногда получали, о выдаче власовских солдат, взятых в плен во Франции и перевезенных в Соединенные Штаты. В Нью-йоркском порту их должны были перегрузить на советское судно. Во всех подробностях мы узнали и свирепом сопротивлении, которое эти люди в отчаянии оказали в то утро в своих бараках — против погрузки. Они подожгли бараки в надежде погибнуть в пожаре. Но портовые пожарные потушили пожар, а американские солдаты перетаскивали пленных, в том числе и раненых и даже мертвых, на советский пароход, причем многие из пленных кончали с собой. Это были первые сведения, которые ясно рисовали перед нашими глазами ожидавшую нас судьбу.

Мы составляли петиции и письма, которые всеми придуманными способами рассылались всем ответственным лицам и политическим деятелям, в том числе и Элеоноре Рузвельт, которая, как было слышно, заступалась за беженцев и преследуемых. Но власовскими людьми она не интересовалась.

Предприятие «мебельный фургон»

Через некоторое время мы получили палатки. Я поселился с двенадцатью рядовыми, не офицерами, и думал, что это правильно. Потом начался большой голод, о котором я хочу написать подробнее в следующем разделе. После мы с Блумбергом захватили мебельный фургон, который стоял недалеко, вне лагеря. Мы получили разрешение привести его в лагерь и провели его через лагерные ворота и устроились в нем.

В этом мебельном фургоне началась моя новая большая задача. Я посвятил ей свои усилия сначала как военнопленный, а потом в качестве свободного гражданина. Она состояла в спасении возможно большего числа чинов Власова от выдачи. Не только трагическое событие в Нью-Йорке, но и поведение американцев по отношению к Первой дивизии у Пильзена заставило меня много передумать.