Генералиссимус Суворов

Александр Васильевич пробовал урезонивать жену, но, кроме скандала, ничего из этого не получалось.

"Вот выбрал папенька! Знатного роду, а такая, тетёха!"-думал иногда он.

И, наблюдательный, он прозвал ее в уме "фаготом"- за всегдашнюю крикливость.

Суворов уже месяц был женат, но все никак не мог привыкнуть к этому. Каждый день повторялась старая история: когда Суворов утром видел в своих, с детства родных комнатах какую-то чужую румянощекую, полную женщину, он думал одно и то же:

"Когда же уедет эта гостья?"

Он не привык к семейной жизни, не любил спокойно сидеть на одном месте. Это было выше его сил.

С женщинами Суворов до этого сталкивался мало. Мать Александра Васильевича умерла, когда ему шел четырнадцатый год. С сестрами Саша не водился - они были значительно моложе его, да к тому же он все дни просиживал за чтением: у отца в комнате стоял большой шкаф, набитый военными книгами.

Потом, с пятнадцати лет, началась военная служба. Ну, еще; в лагере или на походе ущипнуть за мягкий бок какую-нибудь смазливую маркитантку, посмеяться и пошутить - это куда ни шло солдату. Это, по всей вероятности, не считал, для себя непозволительным ни Тюреннь, ни Монтекукули. Но жить вот так, как он теперь, - байбаком, держась за женин салоп, - слуга покорный!

"Совсем обабился! Халата и трубки только недостает!" - сердито фыркал Суворов, вышагивая по комнате.

Александру Васильевичу не сиделось на месте.

Однажды он встретил в городе знакомого штаб-офицера из штаба графа Румянцева, которого Румянцев прислал в Москву по каким-то делам.

Штаб-офицер рассказал, что граф намеревается весной перейти Дунай и пробиться за Балканы, чтобы поскорее окончить эту войну, которая тянется вот уже шесть лет.

Это известие всполошило Суворова.

На следующее утро Суворов принял решение: сегодня же, не откладывая, ехать к армии.

– Вели запрячь тройку! - сказал он Прошке. Варюта еще нежилась в постели, когда муж, в плаще и треуголке, пришел к ней проститься.

– Ну, Варюта, оставайся здесь с батюшкой, живите с богом, а я - поеду!

– Куда же ты, Сашенька? Погоди, я тотчас встану, поедем вместе!

– Я к армии еду. На войне бабам - какая ж работа, помилуй бог! усмехнулся Суворов.

Он поцеловал жену, которая от изумления не могла выговорить ни слова, и вышел из комнаты.

Когда он пришел к отцу, старик развел руками:

– Без сборов, ничего вчера не сказал. Раз-два - и в такую дорогу?

– Так, по-солдатски, раз-два и надо, папенька! Какие же у нас сборы? Треуголка да палаш - вот и весь сбор наш! Армия не ждет. И так загостился! весело сказал Александр Васильевич.

– А жена-то как? - спросил отец.

– Уповаю на вас, папенька. Посмотрите за ней! - ответил он, целуя худую отцовскую руку.

Суворов был рад, он был счастлив, что наконец-то снова едет туда, куда зовет его сердце.

Путь лежал на юг, к Дунаю, к армии графа Румянцева.

Путь лежал к победам и славе.

Глава пятая

Последнюю баталию в турецкой

войне выиграл я при Козлуджи.

Суворов

I

Солдаты в узких, прусского покроя мундирах и тяжелых треуголках изнывали от жары. Июньские дни в Валахии были томительно жарки, и пехотинцы, идучи, обливались потом. Голова казалась тяжелее ранца, в висках стучало. Во рту пересохло - не хватало слюны. Губы запеклись. Лица стали темно-багровыми, а у иных - землистыми. Более слабые, недавно попавшие в армию, нехожалые еще рекруты падали на дороге от жары и изнеможения. В шеренгах не было ни говора, ни смеха. Все думали об одном - о воде.

В самый полдень генерал Каменский сделал на час привал, но и в этот час немногим удалось отдохнуть.

Желтая генеральская коляска (генерал-поручик Каменский страдал грыжей и не мог ездить верхом) остановилась у белоснежного мраморного фонтана, они уже не раз встречались на пути.

После того как напился сам генерал, денщик Егор налил самовар и все фляги, а кучера напоили генеральскую тройку,- фонтан тотчас же облепили сотни людей.

Сначала кинулась к нему ближайшая часть - батальон егерей, а потом, прослышав о воде, поспешили все: пехотинцы, артиллеристы, конница. В одну минуту у фонтана образовалась громадная толпа. Шум, крики, давка. Офицеры расталкивали солдат, гусары оттирали лошадьми пехоту, казаки выжимали гусар.

– Ишь, лезут-то. Другому ничего не достанется, а пузо хорошо намнут! смеялся генеральский денщик, глядя на шумевшую, волновавшуюся толпу.

И весь этот час, что простояли на отдыхе, толпа у фонтана не редела. А когда по команде все стали в ружье и корпус с сожалением прошел мимо вожделенного источника, в размешанной грязи у фонтана остались несколько пуговиц, осколки разбитой бутылки, какой-то ремешок, грязная тряпка и тысячи следов человеческих ног и лошадиных копыт, пробивавшихся к прозрачной студеной воде.

Но даже и те счастливцы, которым удалось хоть разик глотнуть воды, уже через несколько минут снова продолжали томиться от жажды. Люди не могли дождаться следующего привала. С тоской поглядывали на небо.

– Хоть бы господь дождичка послал!