Генералиссимус Суворов

Суворов ходил из угла в угол по комнате и думал. Уже два года он ездил с отцом к Прозоровским. Александр Васильевич не любил бывать в большом обществе, среди столичных щеголей и щеголих. В гостиной Суворов чувствовал себя неуверенно и неловко. Он каждую секунду помнил о том, что мал ростом и худощав, что у него тяжелые, низко опущенные веки.

Суворову тошно было смотреть на этих разодетых, напудренных, чопорных московских барышень и барынь, сидевших словно истуканы; на пустоголовых щеголей, которые в расшитых атласных кафтанах, в париках, шелковых чулочках и модных башмаках с розовыми каблучками плели разный вздор на плохом французском языке.

Суворова так и подмывало выкинуть что-либо озорное, что разбило бы эту натянутость, неестественность и скуку, крикнуть вдруг:

– Через капральство ряды сдво-ой! Или запеть хорошее, свое, русское, вроде:

Ах! На что ж было,

Да к чему ж было

По горам ходить,

По крутым бродить?

Правда, дом у Прозоровских был чисто русский, без всяких затей. Да и какие уж тут затеи, коли у князя Ивана Андреича денег мало!

Бывая у Прозоровских, Александр Васильевич охотнее всего разговаривал с самим хозяином, генерал-аншефом в отставке Иваном Андреевичем Прозоровским. С ним Суворов находил общий язык - они говорили о военных делах. Но каждый раз вся родня невесты, все гости по молчаливому сговору, норовили оставить Александра Васильевича вдвоем с пышнотелой, румяной Варютой, а не с ее отцом.

Суворов вспомнил Варюту и невольно улыбнулся:

"Помады на ней, пудры - не приведи господи, - как на гвардии поручике! И все же Варюта, ей-ей, неплоха: веселая, глаз у нее лукавый, живой - так и играет! Разбитная, должно быть. Точно маркитантка!"

Энергичный, быстрый во всем Суворов любил это же и в других.

"Нет, ничего. Право слово, ничего!" - чем больше думал о Варюте, тем больше приходил к такому выводу Александр Васильевич.

Суворов так и сказал отцу в первый же вечер, когда они возвращались от Прозоровских и отец спросил у Сашеньки, нравится ли ему невеста.

– Только не особенно умна, должно быть: о чем ни заговори с ней - не знает. Про Сумарокова даже не слыхивала.

– Эка беда! Была бы у мужа голова на плечах,- отвечал отец.

По мнению Василия Ивановича, ждать больше было незачем - приличие соблюдено, и сегодня Сашенька может сделать предложение княжне Варваре. Александр Васильевич согласился - он тоже не любил откладывать то, что намерен был сделать.

Суворов устал ходить по комнате. Взял книгу и присел к окну.

Просматривая книги в отцовской горнице, он нашел им самим когда-то купленную любопытную книжку:

Подлинное известие о славнейшей крепости, называемой склонность, ее примечанию, достойной осады и взятья.

Книжка была презабавная и как раз к месту: в ней серьезным языком, словно в каком-нибудь Вобане, описывалось взятие генерал-аншефом по имени Постоянство крепости Склонность. В книжке действовали полковник Признание, майор Верность, капитан-поручик Обманное лукавство и другие, всё в таком же шутливом тоне.

К книжке прилагался обстоятельный чертеж крепости со всеми больверками, горнверками, равелинами и контрэскарпами, которые назывались так же, как и все в ней, именами чувств: ревность, зависть, неимоверствие и прочими.

Было забавно читать это:

Первое фундамент сея крепости заложен наподобие сердца, внутри того одна полата наполнена богатством (Добродетели), которые больше, как золото и драгоценные камни, почитаются.

Суворов перелистывал шершавые страницы книжки и думал, как сегодня он возьмет свою крепость? Он решил взять ее, как брал настоящие,- стремительным штурмом. Подойти и сказать без дальних околичностей:

– Княжна Варвара, не хотите ли быть моей женой?

И все тут!

Это разговор был Суворову неприятен. Он чувствовал себя так, точно ему предстоит сегодня говорить об условиях сдачи на капитуляцию своего войска. Но жребий был брошен. Отступать Суворов ни в чем не любил. Занятый чтением и своими мыслями, Александр Васильевич не услыхал, как в комнату вошел отец.

Василий Иванович был уже готов: одет, напудрен и завит дворовым куафером. Старик остановился у порога, с удивлением глядя на сына.

Саша был в старом мундире, без единого ордена.

– Ты что ж не одеваешься? Уже пора ехать.

– Я одет, папенька.

– Ты - одет? Да ведь я говорил - нонче надо кончать. Чего тянуть? У отца, как сказано, - брови густы, да карманы пусты, а Варюта - старшая дочь, засиделась в девках: ей уже двадцать пять годов. Я все, брат, доподлинно узнал. Отдадут!

Суворов вспыхнул. Его обидело: выходит, он ничего не стоит, ежели за него можно сватать любую, что ли?

Но тотчас же вспомнил свои сорок три года, многочисленные морщины на лбу и у висков и сдержался.

"В военном деле не очень везет, может быть, хота в другом вывезет!" подумал Суворов.