Генералиссимус Суворов

- Так поезжайте, а я лечу к императору, скажу, что приехал! обрадованно крикнул Андрюша, прыгая в свои сани.

- Гони!

Когда Горчаков примчался во дворец, Кутайсов сказал ему, что царь уже собирается спать - пошел раздеваться (уйдя в спальню, Павел никаких докладов не принимал).

- Но тебе повезло - еще не управились с печью. Минут десять пройдет. Сказали, что проветриваем спальню. Может, тебя и примет еще.

(Павел требовал, чтобы в спальне было не менее 18 градусов тепла, но чтобы печь при этом оставалась холодной,- он спал головой к печке. Это нелепое, невероятное положение достигалось следующим образом: пока царь ужинал, жарко натопленную печь натирали льдом. Царь входил, смотрел на градусник-18 градусов, дотрагивался ладонью до кафелей печки - холодные. Приказание исполнено. Все в порядке. И ложился спать, нимало не горюя, что остывшие снаружи кафели быстро нагревались опять.)

- Доложите, Иван Павлович! - взмолился Горчаков.

Кутайсов охотно пошел докладывать - это было ему на руку: можно отвлечь императора.

- Входи, примет,- сказал он, возвращаясь к Горчакову.

Андрюшу провели в кабинет царя.

Через минуту вошел Павел. На нем была только шинель. В накинутой на плечи старой шинели (Павел, подражая Фридриху II, хотел казаться бережливым) он был еще более смешон и не похож на венценосца: маленький, курносый.

- Ваше величество, граф Суворов по вашему приказанию прибыл! - доложил Горчаков.

- А, очень хорошо. Скажи ему - принял бы сегодня, но уже поздно: пора спать. Пусть пожалует завтра в девять утра.

- Слушаю-с. В каком мундире прикажете ему быть?

- В таком, какой вы носите.

Не чуя от радости под собой ног, выбежал Андрюша из Зимнего.

Приехав к Хвостовым на Крюков канал, он застал дядюшку и Хвостовых сестру Грушу и Димитрия Ивановича - за чаем. Димитрий Иванович, конечно же, воспользовался новым слушателем и уже пичкал гостя своими стихами.

Суворов в старом полотняном кителе, на котором висел только один орден Анны, пил чай, видимо, поглощенный больше им, нежели стихами Димитрия Ивановича.

- Завтра в девять утра ведено быть вам, дядюшка. Дядюшка не выказал интереса к данному сообщению.

- Мундир у барина готов? - спросил Горчаков у Прошки, который вошел следом за Андрюшей.

- Все тут, на ем,- ответил Прошка.

- Почему не взяли?

- Сами они не хотели Я положил, так выкинуть изволили! - недовольно покосился на барина Прошка.

- К царю надо одеться по форме.

- Я помещик, а не фельдмаршал. Что у меня есть, в том и явлюсь!

- Дядюшка, да вы меня погубите! - не выдержал Андрюша.

-Нет, ты меня с этим погубишь! Меня уже погубили! - сверкнул глазами Суворов.

Груша подбежала к двери, закрыла ее плотнее. Через секунду Александр Васильевич спросил спокойнее:

- А в каком же надо?

- В общеармейском.

- Андрюша, дядюшке твой мундир будет впору,- подошла сестра Груша.

- Вот примерьте, дядюшка. А ордена и звезды мы нашьем.

Общими усилиями уговорили старика примерить мундир Андрюши: он был почти впору.

V

И наутро настроение у дядюшки не улучшилось. Он дал себя выбрить, надел Андрюшин мундир, на который нашили ордена и звезды, но во дворец к царю отправлялся мрачнее тучи.

Андрюша повез дядюшку на простой паре лошадей. Суворов ехал по знакомым улицам, озираясь с любопытством вокруг.

Город приобрел совершенно иной вид, чем был раньше. Все напоминало Пруссию: вон торчит полосатая будка, вон такой же, выкрашенный в черно-белый цвет забор, полосатые ставни, двери; мальчишка бежит в лавчонку - в одной руке бутылка, другой придерживает на голове дрянную треуголку, косичка трепыхается; ямщики - курносые, бородатые, русские - не в круглых шапках и кафтанах в сборку, как испокон веков положено, а тоже в дурацком каком-то подобии прусского мундира и в сплюснутой треуголке.

Суворов только крутил головой да недовольно хмыкал.

На площади перед Зимним, готовясь с самого раннего утра к вахтпараду, ровнялись взводы разных полков, которые сегодня заступали в караул. Вахтпарад у Павла был существенным делом, главной заботой всего дня. Здесь, при разводе, он отдавал приказы, здесь он карал и миловал.

На вахтпарадах должны были присутствовать все гвардейские офицеры.

Увидя войска, одетые в уродливую прусскую форму, унтер-офицеров с допотопными, никчемными алебардами, офицеров с такими же эспонтонами, Суворов выразительно плюнул и отвернулся.

Горчаков с тревогой наблюдал за дядюшкой: суворовское настроение не радовало его.

"Найдет коса на камень",- думал он.

Зимний тоже был другой, чем при матушке Екатерине. Вместо лакеев в шелковых чулках и золоченой ливрее всюду мелькали треуголки и ружья часовых, по паркету стучали офицерские трости, звенели шпоры. Вместо пышного роскошества дворца получилась холодная суровость казармы.

Андрюша провожал дядюшку до приемной залы. Войдя в приемную, Суворов сразу оживился. Его всегда румяные щеки еще больше порозовели, глаза заблестели.

Увидев Кутайсова, царского брадобрея, турка по национальности, которого Павел пожаловал "в рассуждении долговременной и усердной его службы, в гардеробмейстеры 5-го класса", Суворов приветствовал его по-турецки: