Генеральная пауза. Умереть, чтобы жить

Она никогда не травила Нинку особенно, но и любви к ней не испытывала. Толстенькая, коротконогая, краснощёкая и пучеглазая Нинка была парией, объектом для насмешек задолго до того, как Дина перешла в эту школу. Грустная и спокойная, как дохлый лев, Нинка получила кличку «даун» за полное отсутствие реакции на выходки ребят, а не за тупость. Она была медлительной и дотошной, но училась совсем не плохо. Да ещё и списывать давала своим же обидчикам… Рохля, одним словом. И теперь она стоит перед Диной и, кажется, собирается её пожалеть?

— Можно я сяду с тобой? — тихо спрашивает Нинка.

— Зачем? — душная волна стыда и злости гонит краску к Дининому лицу.

— Чтобы ты не думала, что осталась одна, — простодушно сообщает Нинка. — Они привыкнут. Они поймут…

Ярость, унижение, обида и гнев взрываются, выбивая из глаз злые слёзы.

Дина орёт на весь коридор:

— Ты, вообще, кто такая, чтобы меня жалеть? Дауниха чокнутая! Посмотри на себя, чучело жирное — много они к тебе привыкли? Не нужно мне ничьё понимание! И жалость ничья не нужна! Нормально у меня всё! Вали отсюда!

Она срывается с места, расталкивая встречный народ, скатывается по лестнице и вылетает из школы мимо обалдевшего охранника в новенькой синей униформе, едва успев заметить его вытаращенные глаза.

— Ох! — вырвалось у неё.

Краска всколыхнувшейся обиды и стыда жгла щёки и глаза. Дина вытянула свою кисть из теплой ладони Алекса и прижала руки к лицу. Понимать себя не получалось. Ладно бы слова! Она чувствовала, видела и думала то, что выкрикивала в лицо несчастной Нинке. И не могла сейчас с этим примириться. Что бы там ни случилось, а случилось что-то ужасное, судя по боли, которую ей причинил тот день в школе, она не могла так быстро измениться! Значит, это она и есть? Пустая и озлобленная девица, готовая разорвать кого угодно за то, что её посмели жалеть? Или… недостаточно жалели?

— Что с тобой? — нахмурился Алекс и замерцал часто-часто.

— Ничего, — буркнула Дина. — Не переживай, а то ты начинаешь рябить с такой скоростью, что я боюсь — вдруг исчезнешь.

Он удивлённо посмотрел на свою руку.

— Блин! Ладно, не буду. Но и ты меня не пугай. Может, расскажешь всё-таки?

— Нечего рассказывать. Девчачьи дела. Просто я вела себя, как свинья. Может, это наказание такое? Для плохих девочек. Оказаться тут? — Дина кивнула в сторону длинного строительного забора, растянувшегося на половину квартала.

— Тогда уж и для мальчиков, — невесело усмехнулся Алекс, скривив распухшие губы.

Набережная Чёрной речки утопала в тени. Зря они перешли на эту сторону! Пришлось идти по узенькому тротуару вдоль парапета под громкое, жадное шипение смелеющей Тьмы. Она, почти не таясь, клубилась вдоль сталинских пятиэтажек, висела уродливыми гроздьями под балконами, вытягивая щупальца своих ложноножек в сторону Дины и Алекса.

Дина, ускорившая шаги, едва раздались первые пугающие звуки, вдруг замедлилась. Ей показалось, что ноги вязнут в загустевшем воздухе. «Архр-р-рша, — уговаривала Тьма, — иди-и ко мне-е…» В шипении сквозило неясное обещание свободы от всех страхов.

Алекс дёрнул её за руку неожиданно и резко, и только тогда Дина заметила, что остановилась. Они почти подошли к перекрёстку напротив станции метро, ещё каких-то десять метров, и тень останется позади — впереди была широкая дорога к мосту.

— Дин, ты чего? Не слушай её, не слушай! — Алекс кричал прямо в лицо, но звук его голоса тонул в непрерывном «Ршрха-аша-арш-шаш».

Сознание девушки словно раздвоилось: одной его частью она понимала, что нужно бежать изо всех сил, как бы мало их ни осталось, другая же получала странное удовольствие от шелестящей музыки, окутывавшей всё вокруг, нарастающей, превращающейся в понятную речь. «С-сюда-а, с-скор-рее! Бо-ольш-ше не бу-удет с-с-страш-ш-шно… Не бу-у-удет бо-о-ольно-о-о».