Генеральная проверка

— Один из них — полицейский пристав врачанского окружного управления, — пояснил Гаврил, — другой — господин Вакарельский, местный головорез. Нужно ли еще дополнять, господин, майор?

— Хорошо, что мы не испугали их коня! — улыбнулся побледневший майор. — Иди оправдывайся потом.

После долгого молчания Коларов сказал:

— Раз ходят в гражданском, значит, горит земля у них под ногами!

— Да здесь и дети могут их забросать камнями! — подхватил Гаврил.

— Едут, наверное, на заставу, — добавил Димитров. — Не только мы конспирируемся, ней они.

Никто из собеседников не откликнулся на его слова. Всем было ясно, что полиция уже поднята на ноги. Поэтому каждый подумал об испытаниях, которые их ожидали.

Незаметно добрались до речушки Покевицы и въехали в густой орешник. Следовательно, они находились уже у подножия горы и до Выршеца оставалось всего два километра. Рисковать дальше не было смысла. Уточнили еще раз свой план: «Зеленое дерево», «Незабудка», луг…

— Запомни, майор! Мы будем ждать, пока не пришлешь человека из местной партийной организации. Пусть с тобой пойдут ребята из нашей охраны. В случае провала — мы никогда не видели и не знали друг друга.

— Давай не думать о самом плохом, Георгий! Впрочем, у меня есть «письмо генерала Русева» и заряженный револьвер на всякий случай. У меня, как у офицера запаса, есть разрешение… В конце концов, я еще не скомпрометировал себя в глазах его величества…

— Верим тебе, майор!

Пожали друг другу руки и пожелали удачи, Машина медленно тронулась вниз по щебенке, поднимая пыль, и скрылась из вида, а Генов, Коларов и Димитров вошли в орешник, сплошь затянутый паутиной и заросший кустами малины.

Солнце стояло в зените. Было 21 сентября 1923 года.

2

Именно 21 сентября профессор созвал узкий состав кабинета министров — самых энергичных, непримиримых, тех, кто, как говорили, играют ва-банк. Он вызвал их, чтобы выслушать рапорты относительно согласованных действий полиции и армии и узнать последние новости о положении дел в провинции. Тревожили его мятежники из Мыглижа, но не потому, что захватили какую-то там сельскую общину. Скорее всего, его беспокоил тот факт, что они скрылись в горах. Семь дней — с 14 по 21 сентября — вполне достаточный срок, чтобы умереть с голоду, а они не умирали! Напротив, они угрожали захватить Казанлык и связаться с Нова-Загорой и Стара-Загорой. Если добавить к ним и чирпанских мятежников, напряженность обстановки в Южной Болгарии, вопреки оптимизму двух генералов, становилась очевидной. Выйдет, как сказал поэт: мы только гневаемся на тирана, а тот разжигает пожарища на юге и севере, на востоке и западе. Попробуй потом справься с ним в «мягких перчатках».

12 сентября «мягкие перчатки» уже были сняты. В результате арестов в подвалах и полицейских участках набралось две тысячи коммунистов. Такой цифрой могут хвалиться только генералы. Но политики считали, что «голова гидры не отсечена, упустили ее на Петроханском перевале, а сейчас бахвалятся своей победой». Глупости! Он, Цанков, не для того пришел к власти, чтобы обеспечивать прибыли каких-то там бездельников, которые постоянно защищают интересы своих лоскутных партий, забывших про 10 августа, когда они поклялись вместе сотрудничать и тем самым заложили основы Демократического сговора. С такой коалицией трудно одолеть коммунистов и земледельцев. Хорошо, что во главе армии и полиции встали два генерала, хотя и их приходится постоянно подгонять и читать им письмо Муссолини, в котором тот поздравлял их всех с наступившей новой эрой… Эти генералы, так же как и третий, Лазаров, который постоянно рвался выступать и срывать овации кубратистов, были все-таки самой надежной опорой, несмотря на его сдержанное к ним отношение. Знает ли он, о чем думают они вечером, читая молитву перед тем, как лечь в постель?

Профессор оглядел кабинет и увидел у двери советника по гражданским делам. Тот стоял, почтительно склонив голову.

— Генералы здесь, господин премьер!

— Пусть войдут! — приказал профессор и поспешил сесть в кресло, чтобы выглядеть посолиднее. Пусть знают генералы, что он — первая скрипка в этом государстве, а не они! «После его величества, конечно», — мысленно поправил он себя.