Генеральная проверка

— Да так, смешинка в рот попала.

— Могла бы и не улыбаться!

— Смешно, и все.

Он наполнил водой кружку и начал плескать себе в лицо.

— Тебе хочется спать? — с улыбкой спросила девочка.

— Нет. Нисколько.

— А почему умываешься?

— Потому что мне жарко.

— Ну и что, и мне жарко, но я не плескаю на себя воду.

— Это мое дело.

— Ты думаешь, что я не знаю…

— Что ты знаешь? — Он приподнялся и внимательно посмотрел на нее.

— А вот знаю.

Он схватил ее за косы и опять спросил:

— Что ты знаешь?

— Не скажу! Пусти меня.

— Тогда зачем болтаешь глупости?

— Потому что мне хочется поболтать. Тебе-то какое дело?

— Я запрещаю тебе болтать. Одна такая, как ты, болтала, болтала и стала жестяным бидоном.

— Ну и стану, что из этого?

— Давай чисти картошку и помолчи!

Пока в летней кухоньке продолжался этот диалог, находящиеся в подвале уже потеряли счет минутам.

«Не знаю, сколько времени прошло, — вспоминал Коларов, — но вот поленья задвигались и в отверстии показалась голова нашего бодрого сторожа. Он был чем-то встревожен. Оказалось, что служанка зачем-то заходила в подвал, но, услышав, что кто-то храпит, выбежала на улицу, стала кричать, что кто-то сидит в подвале. Ее успокаивали, убеждали, что ей это послышалось, но она продолжала твердить свое. Действительно, Георгий, который страдал хроническим бронхитом, начинал храпеть, как только засыпал. Я время от времени толкал его локтем, чтобы он не задремал, но все-таки он раза два забылся в дреме и всхрапнул. Это случилось именно тогда, когда служанка спустилась в подвал…

Поленья снова раздвинулись, и опять показался наш ангел-хранитель. На этот раз он выглядел довольным и веселым. «Выдержали экзамен, — торжествующе прошептал он нам. — Полиция приходила, снова везде обыскивала, в подвале тоже, но ничего не заметила. Вакарельскому было страшно оставаться в подвале, он дошел только до его середины, огляделся вокруг и вышел. Мы с тетей ничем себя не выдали, выдержали экзамен…» Экзамен они действительно сдали блестяще, но именно поэтому после поражения восстания разъяренный фашист-полицейский выместил свою злобу: он приказал взорвать динамитом дом нашего самоотверженного товарища Станчевой…».

А ночь на 23 сентября тянулась так, как будто ей не будет конца. Высоко в небе светила луна. На лугах было пустынно. В каком-то дворе заплакал ребенок. Девочка с длинными русыми косами продолжала чистить картошку. Три глубокие кастрюли уже были полны. Эмил велел ей идти спать, но она не уходила.

— Мне не хочется спать! — говорила она. — И мне хочется услышать звон колокола, а не только тебе.

— Какого колокола?

Он сел на низенький трехногий стульчик, вздохнул и сказал:

— Если ты столько знаешь, так подежурь-ка вместо меня. А я посплю хоть полчасика…

— Почему бы и нет? Спи сколько хочешь.

— Спасибо тебе! — сказал он.

Эмил прислонился головой к кастрюле, стоявшей на столе, и сразу же заснул. Девочка долго смотрела на его побледневшее, покрытое юношеским пушком лицо и грустно улыбалась. Потом встала и накинула ему на спину свой платок, чтобы не простудился. Мальчик крепко спал, а она через открытое окно все смотрела на улицу в ожидании колокольного звона.

«…Около четырех часов, раздался какой-то взрыв… Потом послышались выстрелы. И наконец донесся звук колокола. Звонили в двух церквах. Но ты все еще спал, и мне было жалко тебя будить…» — рассказывала потом Эмилу девочка.

А вот что говорит Коларов: